, Агар-от-Огня, поклялся вам, что не использует Силу, поскольку и тот, второй, ваш кандидат в князья, имел в себе кровь его авендери.
Китчи-от-Улыбки открыла и закрыла рот, но не выдавила из себя ни слова. Одежды ее почернели и местами продолжали тлеть.
– Моя госпожа, – наконец произнесла она, – будет очень недовольна.
– Твоя госпожа, которая была готова утопить здешние княжества в крови, только бы отвлечь внимание от севера, теперь воет, дергается и вопит в хватке челюстей голодного полубога, которого она тоже думала использовать. Минуют месяцы, пока она придет в себя. И лучше бы ей тогда не заступать дорогу Владыке Огня. И ты ведь знаешь, почему, верно? Потому что некий Соловей провел некую девушку не в ту комнату, из-за чего Лавенерес не узнал, что происходит среди рабов. – Взгляд мальчишки заставил Китчи, уже не пеструю и не веселую, скорчиться, словно под ударом бича. – Если на севере именно Она издала свой первый крик, мой господин встанет у нее за спиной, заслонив щитом из пламени. Он так поклялся, а ты знаешь, что он держит слово.
– Держит? Как же он держит, если эта девка до сих пор жива?! – Женщина в багряном платье ткнула в застывшую в пламени картинку, а поскольку вторую руку она подала воину, с которым пришла, было неясно, ее ли это слова или его.
– Но друзья… – Улыбка Самия ад’Агара была именно такой, какой она и должна быть: снисходительной, пренебрежительной и слегка озабоченной. – «Всякий, в ком есть Кровь Агара». А в ней она есть: пока что той немного, словно в маленькой рыбке или большом головастике, но она в ней есть. И речь не о той, которую она проглотила, нет. Я не удивляюсь Э’мнекосу, но ты-то должна бы и догадаться.
Стоящий за его троном воин в пустынной одежде хмурится, а потом взблескивает зубами в широкой улыбке.
Хозяин же хлопает в ладоши – и языки пламени оживают.
* * *
Деана слышит далекий гром, словно урчание близящейся грозы, чувствует дрожь каменных плит, видит блеск стали, летящей к ее груди.
Она машинально отбивает и контратакует, изогнутый клинок сабли расходится с ней на волос, распарывая праздничные одежды, Деана уклоняется, пропуская прыгнувшего мужчину рядом с собой, и широко рубит его через спину. Тут нет места для честного боя. Тут место культа и жертвенности. Так некогда, во времена, когда боги были молоды, между ними завязывались перемирия: через боль и страдание. Не благодаря заунывным молитвам, но через жертву тела и крови.
Обрар делает еще два шага, разворачивается и вытягивает в ее сторону стальную трубку, выхваченную из рукава. Щелкает пружина, маленькая стрелка летит к Деане, тальхеры чертят сложный, невозможный для повторения танец, и стрелка оказывается отбита куда-то под купол потолка.