— Да, понимаю. — Оливия живо представила себе Адама-подростка, нескладного, с длинными темными волосами, который приходит сюда поразмышлять. Может быть, он мечтал подольше побыть с людьми, которые заменили ему родителей. С Гэном, Сару и его родителями. Она поняла это из обрывков фраз, которые обронил Сару в последние дни, — а еще узнала, что Зеб не слишком утруждал себя воспитанием сына. Он почти всегда был в отлучках, а Адама предоставлял самому себе до тех пор, пока в очередной раз не приходилось переезжать.
Оливия вдруг поняла, что пристально смотрит на него.
— О чем задумался?
— Тебе лучше не знать. — Он страдальчески улыбнулся и отвернулся. — Уж ты мне поверь.
Его слова эхом отдавались от стен пещеры, вошли в ее сознание. «Уж ты мне поверь…»
Расправив плечи, она вдохнула влажный воздух.
— А все-таки?
Он круто развернулся к ней и долго смотрел ей в лицо. Его карие глаза потемнели и посерьезнели; на лице она заметила полосы сажи и глины.
— Я думаю о том, как сильно я тебя хочу.
— Правда? — Она подняла брови.
— Правда, Лив. Хотя… ты, наверное, и сама догадалась.
Его бархатный голос ласкал, обволакивал.
— Я думала… — начала Оливия, но осеклась.
— Что ты думала?
— Что мы уже это проходили. Особенно после той ночи.
Адам нахмурился:
— А что было той ночью?
— Я заснула в одежде и, наверное, всю ночь храпела, а на следующее утро была похожа на растерзанную мышь, а с тех пор… мы ведь живем в одном доме.
— А если жить в одном доме, всякое желание пропадает? — Он с деланым ужасом покачал головой. — Наверное, все дело в том, что ты видела меня с веником и совком в руках! Теперь я уже не мачо!
Она невольно заулыбалась:
— Не говори глупостей. Дело не в тебе, а во мне. Последние несколько дней я расхаживала по дому в мятой пижаме, непричесанная… А сейчас понятия не имею, как я выгляжу!
Адам склонил голову, освещая ее фонариком.
— У тебя все лицо в полосах глины, словно в боевой раскраске. Даже веснушек не видно под слоем грязи.
— Отлично! Вот и я о том же. Вряд ли тебе нравится, что я так выгляжу.
— Ты, значит, ничего не поняла? — Он обвел рукой окружавшее их пространство. — Искра, которая проскочила между нами… ее не затушить ни спутанными волосами, ни мятой пижамой. Уж ты мне поверь.
«Поверь»… Она никому не верит. И дело не в том, как она выглядит и чего хочет. Но здесь и сейчас, в этом неиспорченном месте, трудно понять, почему нельзя ответить на первобытное, естественное желание. Адам хочет ее, а она хочет его — о, как она его хочет! И все же…
— Придется нам об этом забыть, держать себя в руках, — сказала она, и ее слова исчезли в темных потоках воздуха, словно были недостойны даже самого тихого эха.