Жильцов мы нашли ему в тот же день.
Эпилог
В ночь перед переездом я долго не могла уснуть.
Мне страшно, до нервической дрожи хотелось выкрасть у Анатолия стул.
Тот самый – старый советский стул с кухни.
Я представляла себе француженку. Как она в приступе злобы разламывает кровать, разбирает ее на части и тащит, тащит, тащит от Анатолия прочь.
Я не смогла бы украсть диван.
Но я могла утащить стул.
Я представляла, как перевезу его в новую квартиру и Анатолий спустя пару дней начнет мне звонить. Писать сообщения. Требовать стул назад. Угрожать.
Я представляла, как он открывает дверь своей второй, такой же дурацкой, потрескавшейся квартиры и видит на дверном коврике отпиленную деревянную ногу. На следующий же день – еще одну.
Я присылаю стул по частям, и на последней ноге Анатолий бросается на колени, бьется лбом об пол и молит пощады.
И просит Господа о прощении.
А потом снова пишет картины.
Желтые, красные, добрые…
Как эти пятна.
Как этот сон.
…one false step is ne’er retrieved…
T. Gray. «Ode on the Death of a Favourite Cat»
– I -
Как-то в мае, когда, казалось, всю Россию охватил ужас из-за публикаций о самоубийствах подростков, я сидела на диванчике в кабинете своего психотерапевта, и врач вдруг сказала, прервав мой скорбный рассказ о том, как тяжело живется молодой, симпатичной, здоровой девушке:
– Знаете, я вот все думаю про эти самоубийства среди детей. Почему это происходит.
– А вы думаете почему? – заинтересовалась я.
Такие моменты, когда врач внезапно заговаривала не о личном моем и ничтожном, а о глобальном и общечеловеческом, очень мне нравились.
– Я думаю, современный ребенок выключен из культуры смерти, – сказала она. – Взрослые не говорят с ним о смерти, не водят с собой на кладбище. В итоге у человека не складывается никакого представления о смерти. Ему кажется, что смерть – это прекращение сиюминутного страдания, а не конец всего. Он не понимает, что за смертью следуют гроб, земля, разложение.
– А если ребенок не хочет на кладбище?
– Что значит не хочет? Конечно, не хочет! Никто не хочет на кладбище! А ребенок… Ну, ребенок хочет сидеть дома, возиться с гаджетами. Но есть семейный долг. И смерть – это то, что нужно в семье разделить. Родитель в ключевые моменты должен проявить настойчивость.
– У нас в семье детей никогда ничего делать не заставляли, – сказала я.
Врач посмотрела на меня так, словно раздумывала, произносить ли следующую фразу. Затем сказала:
– По вам и видно.
Разговор этот долго не шел потом из моей головы. Тем более что близился мой день рождения, а значит, и день гибели Герундия. Смерть эта, которую многие бы назвали (и, разумеется, назовут) ничтожной, вот уже два года тяжело лежит на моей совести. Я точно знаю, что виновата. И что оправданий мне нет.