– Всего лишь вынос из страхования! С таким лицом про аборты только мужчина может сказать!
– Так, у всех нормальные лица.
– Католическая церковь тоже против абортов.
– Да, но папа Франциск разрешил же прощать аборты на исповеди.
– Он только до ноября разрешил! Я католик, я знаю.
– Это как так до ноября?
– Ты католик?
– Где католик? Кто католик? Вы правда католик?
– Ну что вы его слушаете, он выпил. Вставай, католик. Домой пора.
– Посидите еще!
– Так а что там с этой исповедью?
– Да обычная история. Что нам там, что-то новое рассказали? Вон даже у Бешлей была история, как она в воскресной школе порнографию смотрела.
Все страшно оживились, а я подавилась рыбой и никак не могла объяснить, что никакой порнографии я в воскресной школе, конечно же, не смотрела, а история была совсем не о том.
– Да Бешлей и в хоре церковном пела.
Ни в каком хоре я не пела, а только мечтала об этом. Я начала было объяснять, но тут еще кто-то вспомнил, что я где-то писала о батюшке, который читал в школах лекции про гомосексуализм. Батюшка такой действительно был, только лекции он читал про значение брака и пагубность однополых отношений.
– Короче! Все было не так! – объявила я наконец.
После чего пришлось рассказать, как все было на самом деле.
– II -
Отец Александр пленил меня с первой же нашей встречи. Мне было года четыре, когда мать пригласила батюшку к нам домой. Жили мы тогда в обшарпанной многоэтажке, где нашей семье из четырех человек выделили однокомнатную квартиру. У нас был пятый этаж с выжженной кнопкой в лифте, но я почему-то всем во дворе говорила, что живу на пятнадцатом, хотя такого этажа в доме не было.
Мои родители – люди крещеные, но в церковь ходила лишь мама, и то по большим праздникам. Когда я стала задавать вопросы о происхождении мира, мне объяснили, что землю и все живое сотворил Бог, что Бог этот живет где-то на небесах, а чтобы поговорить с ним, нужно пойти в церковь. Узнав, что у Бога можно что-нибудь попросить, я очень воодушевилась, но, выяснив, что желаемое не будет исполнено в тот же миг, потеряла к Создателю интерес.
За несколько дней до прихода священника мать потравила в кухне тараканов, и в квартире стоял запах дихлофоса. Я была недовольна, не могла усидеть на месте и все время хотела плакать. Отца и брата в тот день с нами не было, мать нервничала и покрикивала.
Наконец раздался звонок, и в комнату не вошел, а вступил удивительный человек – высокий и тонкий, в черных развевающихся одеждах, с тяжелым сверкающим крестом на груди. У него было очень приятное лицо – с ровным овалом и оливковой кожей, темные вьющиеся волосы по плечи и выразительные глаза, цвета которых я, впрочем, не помню, хотя видела отца Александра потом много раз. Я помню только линии глазниц и крупные веки, а также впечатление от его взгляда. Такие глаза я потом замечала на картинах голландских художников – они смотрели с печалью и нежностью, но в этой печали и нежности было что-то потустороннее.