Чармейн осталась одна в студеной луже, измазанная грязью, воняющая протухшим мясом. Она чувствовала себя отвратительно. За некрасивое сравнение с Дэмиена с Тейлом, за кровожадные мысли, которые больше подошли бы Юстасу. А еще больше, потому что ей захотелось окликнуть Тейла и пройти вместе с ним по тропинке.
И это было ужасней всего. Предательство по отношению к мужу, даже мысленное отзывалось ноющей болью во всем теле. Она не достойна лесничего.
Придумать бы что-то загладить вину… Нет. Хватит идти дорогой лжи. И так она слишком долго скрывала замыслы родителей. Дэмиен должен знать все, а затем принимать решение с открытыми глазами. Как сказал Тейл — «свободна жить во лжи?». Он ошибается, Чармейн так жить не будет.
Она направилась к хижине, раздираемая сомнениями. И вдруг на одном из поворотов тропы почуяла как внизу живота толкнулся ее малыш. Она села на траву, прижала ладонь к низу живота и замерла от счастья. Мир больше не казался большим и полным несправедливостей. Щеку ласково гладили косые лучи солнца, под ладонь стелилась мягкая трава. На ее плечо присела птичка и завела долгую трель, сложную и заливистую. Малыш толкнулся опять — легонько, будто бабочка хлопнула крылышками.
Как вдруг, солнце за сомкнутыми веками перекрыла тень. Чармейн дернулась, открыла глаза и увидела над собой лицо с большими карими глазами, полными губами и мощным подбородком. Дэмиен! Она еще не привыкла к нему без бороды.
— Пойдем, бельчонок. Нам нужно срочно встретиться с лесничим Ахтхольма.
— Что случилось? Раньше ты не говорил о нем ни слова.
— Ему нужна наша помощь.
Вирохльм и Ахтхольм, города братья. По преданиям, оказались за завесой одновременно. Лес одарил обоих каменными домами, плодородными полями, долгой жизнью в относительном здравии. Взамен — договор. Его каждый ребенок знал с детства и мог рассказать наизусть, благо пунктов немного. В обязанностях: назначить лесничего в лес, никто не ходит в лес без разрешения, о увиденном там молчать. Причинять вред друг другу и природе запрещалось, как и носить оружие. Последний пункт Чармейн нарушила, пусть и частично. Трубка и стрела по разным шкатулкам пылятся на верхней полке в хижине.
В остальном — полная свобода. И тут два города пошли разными путями. В Вирхольме чтили христианство. Ходили по воскресение на мессу, соблюдали заповеди, отмечали праздники. Уважение к лесу проявлялось в украшении домов и одежды. Пусть вера перестала занимать центральную часть жизни, но отступиться от нее казалось кощунством. Тем более, что нынешняя привольная жизнь в сытости и богатстве считалась Вирхольмцами наградой за праведную жизнь.