— У вас был ребенок? Я считал, что вы всего полгода как вышли за Беттертона.
Покраснев, Хилари торопливо сказала:
— Да, конечно. Но… я была замужем раньше, с первым мужем я разошлась.
— Понятно. Самое страшное здесь то, что мы ничего не знаем о прошлой жизни друг друга и в любой момент можем ляпнуть что-нибудь не то. Странно сознавать, что я о вас, собственно, ничего не знаю.
— И я о вас тоже. Где вы воспитывались, ваша семья…
— Я воспитывался в чисто научной атмосфере. Можно сказать, дитя колб и пробирок. Ни о чем другом у нас не думали и не говорили. Но самым способным в семье был не я.
— А кто же?
— Моя двоюродная сестра. Вот она была гениальна. Могла бы стать второй Мари Кюри[212] и делать потрясающие открытия.
— Что с ней сталось?
— Ее убили, — коротко ответил Питерс.
Хилари решила, что девушка погибла во время войны, и мягко спросила:
— Вы любили ее?
— Больше всех на свете. Какого черта! — встрепенулся он. — У нас достаточно и сегодняшних забот. Поглядите-ка на нашего норвежского друга: он весь словно из дерева, не считая глаз. А этот его замечательный поклон — словно за веревочку дернули.
— Это потому, что он такой длинный и тощий.
— Не такой уж он длинный. Примерно моего роста — пять футов одиннадцать дюймов, ну, шесть футов, не больше.
— Впечатление бывает обманчиво.
— Да, это как с приметами в паспорте. Возьмите того же Эриксена. Рост шесть футов, волосы светлые, глаза голубые, лицо вытянутое, нос средний, рот обычный. Если даже добавить сведения, отсутствующие в паспорте, — что по-английски он говорит правильно, но чересчур старательно, что держится слишком чопорно, — все равно у вас не будет никакого представления о том, как наш Тор к ил выглядит на самом деле. Что случилось?
— Ничего.
Хилари не отрываясь смотрела на Эриксена. Приметы, которые только что перечислил Питерс, почти слово в слово повторяли то, что она слышала от Джессопа о Борисе Глыдре. Может быть, поэтому ей всегда было не по себе в его присутствии? Неужели… — Резко повернувшись к Питерсу, она спросила:
— Скажите, а он в самом деле Эриксен? Он не может оказаться кем-нибудь еще?
— Кем именно? — удивленно воззрился на нее Питерс.
— Ну… в общем, мне кажется… а не мог он выдать себя за Эриксена?
— Думаю, что нет, — после некоторого размышления сказал Питерс, — вряд ли. Для этого он должен быть ученым… и потом, Эриксен слишком известен.
— Но, по-моему, из находящихся здесь никто его раньше не встречал. Я не хочу сказать, что он непременно не тот, за кого себя выдает, но он мог бы быть Эриксеном и одновременно — кем-то другим.