Восемнадцать и шестнадцать, думал он, глядя на цветущие юные лица. Для полиции — подростки, для газетных репортеров — юноши, для него же вообще мальчишки. Называйте как хотите. Продукт нынешней эпохи. И тот, и другой явно не глупы, даже если и не обладают теми обширными познаниями, которые он так щедро им только что приписал. Лесть — удобный повод, чтобы завязать разговор. Оба присутствовали и на самом празднике, и на его подготовке, выполняя поручения миссис Дрейк. Это они взбирались на стремянки, расставляли на верхотуре тыквы и развешивали под потолком электрические гирлянды. Один из них, вдобавок, весьма хороший фотограф, отснявший целую стопку фотографий с «сужеными» для местных девочек. Говорят, он даже исхитрился придать портретам те черты, которые хотелось бы увидеть юным мечтательницам.
Оба были уже далеко не детьми, автоматически попадая, таким образом, в число подозреваемых — причем, одних из главных… Старый садовник, кстати, придерживался того же мнения. Оно, впрочем, и понятно, поскольку в последние годы процент убийств, совершенных малолетними преступниками, вырос далеко не в детских пропорциях. Сам Пуаро не то чтобы склонялся к версии с подростками — он просто не исключал такой возможности. Вполне вероятно, что и убийство двух-трехлетней давности, свидетельницей которого оказалась Джойс, тоже могло быть совершено подростком. Впрочем, не обязательно шестнадцати-восемнадцатилетним. Сейчас и двенадцати-четырнадцатилетние преступники, судя по сообщениям газет, давно уже не редкость.
Мысленно прокрутив в голове все эти возможности, Пуаро целиком сосредоточился на своих собеседниках, пытаясь составить о них мнение. Он приглядывался к их внешности, повадкам, прислушивался к тону голоса, причем проделывал это, как всегда, мастерски, старательно изображая из себя иностранца, рассыпаясь в льстивых речах и нещадно коверкая слова. Все эти фокусы были рассчитаны на то, чтобы юные джентльмены прониклись к нему полнейшим презрением, пусть и прикрытым вежливостью и светскими манерами. А манеры у того, и другого были не просто хорошими, они были превосходными.
Восемнадцатилетний Николас был очень хорош собой, носил бачки, почти до плеч волосы и траурного вида черный наряд. Ни о каком трауре, естественно, речи не шло — просто Николасу хотелось выглядеть романтическим и экстравагантным. У Десмонда была густая и рыжеватая вьющаяся шевелюра. Второй паренек был одет в розовый бархатный пиджак, розовато-лиловые брюки и какую-то замысловатую рубашку с оборками. Оба, по-видимому, не жалели денег на одежду, и это при том, что покупалась она явно не в местных магазинах и уж точно не на родительские деньги. Никакие родители не выкинули бы столько денег на подобные тряпки.