Сам Порфирий Дормидонтович из коляски успел всё же выскочить, хоть и основательно зашиб колено. Припадая на больную ногу, он спустился с насыпи к болоту и зло сплюнул: снизу шёл непереносимый запах гнилой тины, коляска наполовину ушла в топь у самого берега. Но чтобы самому извлечь дрожки из зловонной жижи - об этом нечего было и думать.
Перепуганная лошадь тряслась и хромала пуще прежнего, и его превосходительству ничего не оставалось, как привязать Красотку к могильной ограде да опуститься на скамью рядом. До Лиговки недалеко, но уже ни зги было не видать. Бартенев впотьмах долго на чём свет стоит костерил болтливую Февронию, заговорившую ему дорогу, потом укутался пледом да прислонился головой к старому вязу. Он решил отдохнуть пол часика, а потом, несмотря на хромающую кобылу и ноющую ногу, всё же добраться до Арсения.
Через четверть часа октябрьские тучи медленно расступились, в их прогале прорисовалась полная луна, осветившая окрестности мертвенным желтоватым сиянием. Тут Порфирий Дормидонтович несколько раз сморгнул, ибо просто не поверил глазам. Нет, не померещилось. Из бурой хляби смердящего болота, куда свалились его дрожки, подымалось белёсое марево. В самом тумане не было бы ничего удивительного, если бы не соткался он вдруг на глазах Бартенева в явственную фигуру и не заскользил к развилке дорог, - как раз в дюжине шагов от Порфирия Дормидонтовича. Призрак не заметил его, оцепеневшего на скамье за стволом вяза, но, повернувшись к погосту, вдруг отчётливо произнёс какую-то абракадабру, как показалось Бартеневу, на латыни:
- Веспертилио цецилиус профундус провоко те кветус постумиус пестиферус.
От звуков его утробного лающего голоса с оголённых ветвей старого вяза с глухим карканьем поднялось сонное воронье, из болота донеслось приглушенное жабье урчание, а одно из надгробий неподалёку от его превосходительства с металлическим скрипом сдвинулось к ограде. Из образовавшегося чёрного отверстия на поверхность поднялся гроб, тут же услужливо распахнувшийся. Порфирий Бартенев, ожидавший увидеть полуистлевший скелет, опешил: физиономия появившегося покойника и вправду была обычным черепом, но выряжен мертвец был бесподобно. Его лайковые перчатки плотно обтягивали узкие ладони, в карман жилета уходила цепочка от золотых часов, сделанная в виде змеиной чешуи. Усопший был в белоснежных манжетах и тёмном фраке от лучшего портного. 'Ишь ты, фертик какой...', неодобрительно пронеслось в голове Бартенева.
Мертвец ему не понравился.
Дурные впечатления этим не закончились. Болотный призрак с франтом-трупом неожиданно вместе выкрикнули в ночное небо: 'Ластаурус клодиус сакрилегус! Преципио винире! Посцимус!' Лунный диск тут же заслонила чья-то тень, в придорожной канаве взметнулись комья грязи и сухие листья, нападавшие после дождя, и новый гость, оказавшийся худым мужчиной с крыльями - явно нетопыриными, полупрозрачными и точно рваными по краям, появился перед ними. Лица его в лунном свете Порфирий Дормидонтович не разглядел, но заметил, что неизвестный облачён в длинное ветхое рубище, и продранные лохмотья местами едва прикрывают его наготу. 'И не мёрзнет ведь, нечисть', досадливо подумал Порфирий Дормидонтович, которого ночной холод пробрал уже до костей.