— Прежде вы не были такой, — возразил Хэркорт, когда Эмитист, стянув перчатки, бросила их на столик с его вещами. Они легли поверх его перчаток, создавая странное впечатление интимности, как будто двое невидимых людей держались за руки. — Во времена нашего знакомства в Лондоне я всегда считал вас… нежной, — произнес Нейтан, скривив губы, как будто насмехался над собой или над своими воспоминаниями о ней.
— Вы очень глубоко заблуждались, — едко возразила Эмитист, потянув за кончик ленты своей шляпки. — Мои сестры всегда называли меня Колючкой.
— Колючкой?
От этого откровения с лица Хэркорта исчезло скептическое выражение. И слава богу. Теперь оно выражало лишь искреннее любопытство.
— Мне всегда хотелось, чтобы люди называли меня Эми, но из-за моего колючего нрава все непременно заканчивалось тем, что вслед за сестрами они начинали звать меня Колючка или Чертополох.
Возможно, поэтому сестер так обрадовало, когда Эмитист вернулась из Лондона с разбитым вдребезги сердцем. Эми была строга к ним, сурово осуждая за каждый промах, как велела ей делать мать. Ведь Эмитист была старшей, и ей полагалось во всем подавать им пример. И она изо всех сил старалась быть такой, лишь бы угодить матери, чтобы та могла гордиться ею. Какая напрасная трата сил!
Эмитист сбросила шляпку, точно так же, как когда-то мгновенно отбросила прочь все фамильные ожидания в отношении себя. Вернувшись из поездки «по Озерному краю» со своей тетей, она перестала каяться. Она сделалась злой. Ее единственная вина в истории с этим мужчиной заключалась в ее naivete. Но неужели это такой страшный грех?
Однако теперь Эмитист действительно собиралась грешить и испытывала при этом радостное возбуждение. Ош уже понесла наказание за преступления, которых не совершала, так что теперь не видела причин не совершить их.
— Как вы хотите, чтобы я называл вас? — Хэркорт насмешливо наблюдал, как Эмитист осматривала комнату, пытаясь найти, на что бы ей сесть.
— Честно говоря, мне все равно, — ответила она. — Я просто хочу сесть и перевести дух.
— Тогда идите сюда, — отозвался Нейтан, указывая на дверь справа. — В мастерскую. Мне бы хотелось набросать ваши черты такими, какие они сейчас, когда вы раскраснелись и запыхались.
Хэркорт поспешил в мастерскую и направился прямо к столу, где взял бумагу и уголь.
— Садитесь, садитесь, — сказал он, махнув свободной рукой в сторону дивана, стоявшего у одного из множества окон.
Эмитист села, чувствуя себя скорее недовольной оттого, что его поведение ничуть не напоминало поведение любовника. Нейтан не предлагал ей вина, не делал комплиментов. Вместо этого он суетился вокруг, пристраивая к дивану лампы и свечи. Потом вернулся к своему стулу и, не говоря ни слова, начал рисовать, глядя на нее бесстрастным взглядом ремесленника.