В отдалении стоял Выль Паш. Когда Сероко удавалось поймать оленя, он сжимал кулаки и, пнув ногой свою любимую собаку, уходил в чум.
Но Сероко не уступал. Каждое утро он ловил своих оленей. Когда же напуганное стадо изнемогало от беготни, Выль Паш подходил к Сероко и отнимал тынзей. Пастух вырывал аркан обратно. Темнея лицом, он брал Выль Паша за грудь и сквозь зубы цедил:
— Не вернется прошлое, хозяин. Прежде чем я окончательно стану твоим батраком, ты будешь с перебитыми ногами, хозяин. Ну?
Выль Паш криво улыбался побелевшими губами и, задыхаясь, кричал:
— Гоняй, гоняй олешек! Ты никогда не любил их, потому и гоняешь с сопки на сопку, как голодный зверь. Я добрый человек, но видят пастухи, до чего ты глуп и злобен. Ведь все равно у тебя ничего не выйдет, вонючий кусок яры!
А ночью хозяин тщательно изрубил топором добротный волосяной тынзей Сероко. И хотя обрубки были настолько малы, что их все равно Сероко не смог бы связать, Выль Паш собрал их и терпеливо сжег тынзей на костре, и от запаха роговицы у него заболела голова.
На следующий день Сероко встретил охотника и попросил его передать в тундровый Совет, чтобы к нему приехал Егорко Талей.
— Он в Москву уехал, — сказал охотник.
— Он приедет, парень?
— Приедет, и я ему скажу о твоей худой жизни.
Но Егорко Талей не ехал. И вот наступила настоящая весна, потому что прилетели лебеди. Выль Пашу исполнилось пятьдесят лет, и он пригласил сказочницу рассказать ему сказки, а Егорко Талея все нет.
…А старуха все пела о том, как была богата ненецкая земля до тех пор, пока бедные ненцы не стали ругаться с богатыми и жили как братья. Она еще долго могла бы петь, но озябла и снова пододвинулась к костру и попросила чарку, а потом томительно медленно нюхала из табакерки, и с конца ее носа падали желтые капли.
— Хорошая песня, — вежливо сказал хозяин. — Правда, чем недружнее живут ненцы, тем беднее они.
— Всякие ненцы есть, — хмуро произнес Сероко. — Ты сама эту песню выдумала?
— Нет, — ответила неуверенно старуха и вновь понюхала табаку, — старики мне говорили.
— Старики врать не будут, — сказал хозяин.
— Всякие старики есть, — сказал Сероко и вышел из чума.
Давно кончилась великая полярная ночь. Весеннее солнце по утрам выплывало из темно-зеленого моря, и гребешки волн рубиновыми змейками мчались от востока на запад. Оранжевая тундра пела. Птичьи базары на гранитных скалах были так шумны, что заглушали прибой. В бесчисленных озерах гортанно перекликались лебеди со своими белошеими подругами. Сыто и добродушно крякали утки, и селезни, ярые от любви, ревниво охаживали их и звали в камыш.