И оттого, что он разговаривал с мертвыми, как с живыми, сержанту стало тяжело. Он отвернулся и торопливо свернул цигарку.
У трупа Остапчука Тарас опустился на колени и прошептал горько:
— Прощай, дорогой…
И они похоронили товарищей в вязкой и широкой могиле.
Впервые за эти сутки над рекой стояла тишина. Тарас подошел к своему пулемету и заложил в него ленту. В прицельную рамку он отчетливо видел понтоны, наводимые немцами.
— Отставить, — сказал сержант, — пока мы живы, приказ есть приказ.
— Я и не думаю стрелять, — сказал Тарас, — я только прицеливаюсь.
И, бережно очистив пулемет от грязи, он сменил в кожухе воду и подтащил ящики с пулеметными лентами.
— Если меня убьют, похорони рядом с ними, — попросил он, — и фамилию припиши: Тарас Опанасенко.
И чтобы сержант не забыл его наказа, он передал ему огрызок химического карандаша.
— Не забуду, — сказал сержант, — только ты об этом не думай. Сейчас некогда об этом думать.
— Я привык думать всегда, — сказал Тарас. — И почище дела бывали. Вон Остапчук знает… — И Тарас кивнул в сторону могилы.
Они помолчали, пока немцы на правом берегу не надули первый понтон и не спустили его на воду. И, точно ободренные этим, еще резче закричали офицеры, и тишина сразу рухнула с двух сторон — справа и слева.
— Снова перешли в атаку, — сказал Тарас.
— Пусть, — сказал сержант, — они оптики, очки втирают. Думают, что с нами покончено.
— Ну, с нами нелегко покончить, — медлительно ответил Тарас и опустился в окоп. Украдкой он закурил цигарку, чтобы сдержать ярость. — Ты мне скажешь, когда время придет.
Сержант не ответил. В воздухе появились самолеты, и земля задрожала от артиллерийской музыки. Через минуту справа показались остатки разбитой переправы и на ней трупы гитлеровцев. Потом поплыли раненые. Они медленно тонули. Их прибивало к плавням и вновь уносило дальше, вниз по течению.
— Может быть, пора? — спросил Тарас.
— Три понтона, — сказал сержант, — посиди еще.
Но Тарас уже успокоился. Он вылез из окопа и посмотрел на переправу. Немцы надували четвертый и пятый понтоны. Позади, в степи, тарахтели тракторы. В свете электрических фонарей было видно, как тракторы и трехтонки разгружались от теса и досок. Быстро вытащив понтоны к середине реки, немцы укрепили их на якорях и стали наводить настил.
Сержант посмотрел на часы.
— Тридцать минут мы продержимся вдвоем, а там подойдут наши.
Тарас подполз к нему, не отводя взгляда от реки.
— Ты будто кого-то утешаешь, — сказал он сердито и упрямо. — Я никак не пойму, кого ты ободряешь?
— Я никого не ободряю, — сказал сержант. — Я просто говорю, что отступать не намерен. Некуда отступать.