С такой же великой осторожностью власти действовали по отношению к Сталину. Вскоре произошедшая чистка среди историков прекрасно показала предел этой десталинизации. Историк Е. Н. Бурджалов, заместитель главного редактора журнала «Вопросы истории» напечатал статью «Тактика большевиков в марте и апреле 1917 года» (май 1956), где подчеркнул неустойчивую позицию Сталина, который в это время не был стопроцентным и безусловным ленинцем. В марте 1957 года по указу центрального комитета партии Бурджалов был снят с поста заместителя редактора и его статья подверглась строгой критике. В то же время Панкратова, главный редактор журнала «Вопросы истории», которая вместе с Микояном была единственным оратором на открытом заседании двадцатого съезда, критикующим Сталина, отделалась лишь общественным порицанием. Таким образом, не только в политике, но и в исторических работах обличение «культа личности» сводилось к минимуму.
Двадцать первый съезд, состоявшийся в 1959 году, хоть и названный «чрезвычайным», вопреки всеобщему ожиданию, не прибавил ничего нового к борьбе с «культом личности». Тем не менее, три месяца спустя после съезда Хрущев в первый раз публично, на третьем съезде советских писателей, признал существование доклада на закрытом заседании: «Разве кто-то нас заставлял представлять доклад о культе личности и его последствиях на двадцатом съезде и оповещать о всех недостатках, с ним связанных? Никто…»>{40}
В противоположность предыдущему съезду, двадцать второй должен был многих удивить, в том числе и тогда еще никому не известного Александра Солженицына: «После бесцветного XXI съезда, втуне и безмолвии оставившего все славные начинания XX-го, никак было не предвидеть ту внезапную заливистую яростную атаку на Сталина, которую назначит Хрущев XXII съезду! И объяснить ее мы, неосведомленные, никак не могли! Однако она была, и не тайная, как на XX съезде, а открытая! Давно я не помнил такого интересного чтения, как речи на XXII съезде»>{41}.
Разумеется, в и этот раз Хрущев следовал отнюдь не за внезапным движением своей совести, когда повел вторую атаку на Сталина, закончившуюся тем, что труп тирана был вынесен из мавзолея. Нет, та борьба, которую Хрущев вел против мертвого Сталина, была лишь отражением и составной частью всей его борьбы против сталинистов, оставшихся в живых, которые, возможно, становились для него все более угрожающими. Почти все докладчики, выступавшие на двадцатом съезде с критикой Сталина, в то же время обличают «антипартийную группу», обвиняя того или иного ее участника в превышении власти или соучастии в сталинских преступлениях. «Внутренние сталинисты» были не единственной мишенью, в которую целился Хрущев. Возобновляя свои нападки на Сталина, Хрущев одновременно метил и во «внешних сталинистов», в албанских и китайских коммунистов; конфликт компартии СССР с ними становился уже публичным. В Тиране открыто, в Пекине более завуалированно начинали осуждать действия Хрущева на двадцатом съезде и его разоблачение «культа личности».