Свиная голова у соседа. Обрезав уши, сумасшедший скульптор вбил сверху старенький стальной шлем. Боевым поясом по животу – снятые с охранников ножи, граната и выпирающие по бокам из разрезов магазины с «пятеркой». Воин.
Предпоследнего он почти пожалел… Предпоследнюю. Седые волосы старухи окрасились в красное из вспоротого горла.
Оставшегося чудовище не пощадило. Белое вперемешку с красным, лохмотья кожи и выломанные ребра. И голова, смотревшая на собственные лопатки. Длинные волосы свешивались вниз грязной тряпкой. Неведомый…
– Я боюсь… – Даша вернулась назад разом. Посмотрела на Азамата. – Очень боюсь.
Уколова прижала к себе заплакавшую и снова закрывшуюся девочку.
Костыль удивленно крякнул, глядя на мизансцену.
– Чё это было? Вы минуты полторы пялились перед собой и пускали слюни. Вы точно в Черкассах заразу не подхватили?
Азамат покачал головой. Сила Даши пугала непредсказуемостью. Увиденное страшило неумолимостью и безумием.
– Она может такое, что тебе и не снилось. Вот и все.
– Ясно. То есть теперь ты должен меня убить для сохранения тайны?
Азамату очень хотелось спросить, бывает ли сивый серьезным. Прямо очень.
– А стоит?
– Не-а-а… – Костыль постучал пальцем по шеврону. – Свобода, брат, – не просто слова. Мне она без надобности. Ваша просто Дарья ни хрена не проста, это ясно после дома Ба. Там же много людей погибло. А просто Дарья явно ухайдакала саму Ба. Мутант?
Уколова кивнула. Даша покосилась на Костыля. Бледная, потная, казавшаяся маленькой-маленькой. Черт-те что, а не поход.
Саблезуб, заснувший было в ногах Азамата, мягко скакнул к Дарье. Положил головищу той на колени, заурчал, игриво наподдал лапой по тонкой ладошке.
Умница, друг.
Азамат кивнул в ответ. Да, мутант. И что?
– Ты снова говоришь вслух, – посетовал Костыль, – думал, это у тебя от усталости. Да ничего, мне все равно. Свобода, землячок, – это рай. А в рай надо идти своими ногами. С чужой помощью спускаются в ад. А я такому не пособник.
– Ни фига себе, – удивилась Уколова, – ты прямо самобытный философ с религиозным уклоном.
– Чего только в жизни не встретишь, о чем только не передумаешь.
Азамат хмыкнул. Убрал топорик и решил проверить обрез. Патронов у него с гулькин нос, но все же. А спорить о вечном ему совершенно не хотелось. Саблезуб, намурлыкав Даше спокойное состояние, решил подобраться ближе к другу, угнездив огромную башку на коленях. Ложись, друг, урчи. Мягкий, родной, теплый…
– То есть, как понимаю, – Уколова усмехнулась, недоверчиво и чуть грустно, – смерти ты, борец с любыми видами угнетения человека, включая здравый смысл, не боишься?