Военная гулко заорала, обмякнув. Захрустело, влажно разошлась плоть внутри нее. По подбородку проводника, стекая с губ, густо побежало темно-багровое. Тварь, хрипло заухав хохотом, отбросила военную, вскрытую сверху донизу, как мусор. Харкнула сизо-багровым ошметком отгрызенного языка. Походя, почти не оборачиваясь, чикнуло ланцетом рыжего и мехового по горлышку. Забулькало, добавляясь в общую палитру всех оттенков красного. Зашипело, добавляя прозрачной дряни, из горба.
Рыжие хлопья закружились сильнее, Проводник двинул к Седьмой, ползущей спиной назад. Рука Седьмой не слушалась, не поднимала «грач», дрожала вместе с ее плачущим некрасивым лицом, перед смертью вдруг оказавшимся без намордника-балаклавы.
Клыч рыкнул. Покачиваясь, встал. Он зассал, он?! Кого? Мясника-урода в фартуке и с режиками? Он, Клыч, труханул из-за дерьма, выдуваемого из горба? Он, Клыч, позволит скотине заколбасить Седьмую, чертову уродливую плоскодонку? Вместо него самого?!
Алое смешалось с алым. Ярость, долгожданная и такая родная, наконец-то вернулась.
– Эй, хрен с горы!
Мутант, нависший над Седьмой, обернулся. Быстро и явно удивленно.
– Это моя баба. Хочешь ее? Со мной разберись.
Проводник, замерев, чуть склонил голову. Недоумевал, судя по всему, совершенно не ожидая такой вот ерунды. Покачивающегося, мутноглазого, подрагивающего от уходящего страха и очень, чрезвычайно, крайне злого Клыча.
Ск-р-р-р-р-с-с-сь… сталь о сталь. Черная, выеденная хлебного ножа из армейской столовой – о легированно-зеркальную операционного орудия хирурга. Интересно, какой делает чуть меньше больно?
Тварь рванула с места. Быстро. Даже чересчур быстро. Только…
Только одновременно с его взрывным броском щелкнул, аристократично и тягуче, взводимый курок любимого клычевского маузера– «боло».
Товарищи чекисты, заказывающие 96-й после Версальского мира, согласились на ствол длиной в 99 миллиметров. Убойной силы это не лишало. На коротких дистанциях, само собой. «Боло» – значит «большевистский». СССР, сволота – это знак качества. Даже если качество немецкое и ему сто лет в обед. Главное в оружии, как с бабой, – ласка и смазка. И тогда все его миллиметры в латунной рубашке – твои. Самое оно то.
Безумие останавливает только безумие. Мир становится красным и дарит тебе свою силу. Бери ее, раз против тебя вдруг оказался монстр.
Страх и кровь, смерть и чудовище? Клыч стрелял, не переставая криво усмехаться и отступать назад. Проводник, остановленный первой пулей, умирать не спешил. Шел, шел, шел вперед. Скр… нож скрежетнул по полу. Хр… ланцет задел распахнувшуюся дверь.