— Помню, как не помнить. — Буркнул Брюсов, еле удержав руку, что по старой памяти попыталась прикрыть задницу, в детстве немало пострадавшую от шомполов помянутого Рагнара, предпочитавшего вбивать военную премудрость в новиков методами позапрошлого века. — Придушил бы он стервеца своими руками.
— Вот видишь, а мы чем хуже? — Заключил Ростопчин.
— Только поэтому? — Всё же задал вопрос Борхард. — Или всё же волхвы...
— Почему же, — вновь усмехнулся глава дома. — Были у меня и меркантильные соображения. Но волхвы здесь не причём. Они, знаешь ли, своих птенцов от внешнего мира не ограждают, учат самостоятельности и ответственности за свою жизнь и принимаемые решения. Нет, если ученик запросит помощи, её окажут, но мстить за смерть своего аколита не станут никогда... это не в обычае волхвов.
— Тогда в чём дело? — Спросил Брюсов.
— Барн зарвался, это не первый его... «залёт», так сказать. — Откликнулся Шалей. — Хабаров, парнишка толковый, с большими перспективами, делать такого врагом, лишь наживать ненужные дому неприятности в будущем, а убить его, значит, заполучить во враги одного довольно известного профессора Хольмского университета и, самое главное его товарищей. А профессор тот, между прочим, давно положил глаз на Ерофея и вовсю с ним сотрудничает.
— Э? Что за профессор? — Удивился Брюсов.
— Вот-вот, Барн этого тоже не знал. Не удосужился проверить, где пропадает заинтересовавший его объект с утра до вечера. А Ерофей в это время, как я узнал, работал с приехавшей из Хольмграда группой философов и естествознатцев, под началом Всеслава Меклена Граца. Конечно, некоторым гвардейцам на столичные интриги плевать, но я ни секунды не сомневаюсь, что это имя знакомо даже такому солдафону, как ты. — Заметил Шалей.
— Грац... — Задумчиво протянул Борхард и вдруг его лицо вытянулось. — Старицкие?
— И иже с ними, друг мой. И иже с ними. — Вздохнув, подтвердил Ростопчин. — Повторюсь, Барн действительно зарвался и уверовал в своё всесилие и безнаказанность. Настолько, что прежде чем устраивать «покупку», он не потрудился толком узнать, на чью фигуру разинул рот. Нет, в принципе, его тоже можно понять, ну кто мог бы ожидать, что найденный в донской степи талант, достойный быть принятым на службу нашему дому, на самом деле, окажется протеже Железной своры Государя? В конце концов, где Старицкие, а где семнадцатилетний лавочник из Ведерникова юрта, правда? И тем не менее, связь меж ними есть, и поверь, она куда серьёзнее, чем невинный обмен рождественскими открытками.
* * *
Оказавшись в Ростове и попрощавшись с Брюсовым, заодно подбросив ему собранную коллекцию «маячков», я, первым делом, заглянул в одну из лавок торгующих техникой и приобрёл себе очередной зерком, копию того, что был у меня до побега из Ведерникова. Но вот звонить Бийским или Остромирову с Грацем, сразу не стал. Мандраж не мандраж, но желания выслушивать крики переплутова волхва или рычание деда Богдана, у меня отсутствовало напрочь. И вместо того, чтобы нарываться на долгую лекцию и выслушивать ругань от волхвов или профессора, я, едва завидев вывеску казначейского отделения, принялся прорываться к нему. Нужно же мне, наконец, избавиться от той пачки банкнот, что болтается в рюкзаке.