— Но я не слышала ничего дурного о нем!
— У всех молодых людей плохая репутация.
— Это неправда!
— Ну если бы ты узнала о всех их тайных мыслях и желаниях… Они кичатся своими богатствами, а жалкий опыт выдают за великую мудрость. А простенькие девушки легко становятся их жертвами. Потом они будут обсуждать их достоинства в компаниях дружков. Слышала бы ты непристойные разговоры, что ведут среди своих эти галантные кавалеры! Ты ужаснулась бы!
— Но я не простушка!
— Конечно, нет.
Его руки скользнули под ее тело, и он наклонился немного вперед, пристально вглядываясь ей в лицо… Он прильнул к ее шее долгим поцелуем, и Мария услышала как гулко бьется ее сердце. Она не могла шевельнуться, как будто связанная невидимой нитью. Сейчас он отпустил себя на волю, и его странное чувство как бы обволакивало Марию.
Кардинал мягко заговорил:
— Нет, ты совсем не простушка, родная моя… Ты — мое второе Я. Тебя никто никогда не любил так, как я. Мы вместе проникнем в мир духа. Я и ты станем как одно целое и вместе поведем Францию.
— Я… не понимаю вас…
— Ты еще просто не можешь этого сделать, но однажды ты поймешь, что ты и кто ты для меня и что именно я сберег тебя, твою чистоту и непорочность.
Он изменился, вновь спрятав свои чувства. Когда он сел на кровати прямо, Мария увидела, как пронзительно выделяются глаза на его бледном лице.
— Мария, — сказал он, — я слышал, на границе Шотландии и Англии идет война. Люди грабят города и деревни… уводят скот… и, как скот, уводят женщин. Они насилуют их… на деревенских улочках и в лугах… Они издеваются над ними так, как ты себе даже представить не можешь. А наши расфранченные щеголи, что, лучше? Нет! Они такие же, как эти приграничные южане. Эти южане — насильники, а наши щеголи — совратители. И те, и другие берут женщину, как пробуют яблоко, а потом обсуждают вкус. Если один откровенно безнравственен, то другой под плащом галантности полон лжи.
— Зачем вы мне это все говорите?
— Потому что ты на пороге женственности. Пресвятая Дева Мария! Да твой дядя Франсуа убил бы Монморанси, узнай он, что Генрих оскорбил тебя.
— Да что вы, дядя! Он ничем не оскорбил меня. Он держался как истинный рыцарь!
— Это — начало совращения, его первые шаги, моя дорогая… Признак того, что душистое ложе приготовлено. А нам ведь неизвестно, будет ли он хвастать перед друзьями или нет…
— Да ему нечем хвастать, дядя!
— Хвастун прекрасно может из пустяка сделать нечто. Я предупрежу его… А вот тебя больше наедине с ним видеть не должны. Будь с ним по-прежнему доброжелательна, но помни: он как твои южане, точно такой же. Он не пропустит даже едва заметный интерес с твоей стороны к его словам. А потом будет бахвалиться перед дружками легкой победой, и они еще захотят обойти его.