Единственно, что она могла сделать сейчас, так это не принимать сказанное всерьез. Она улыбнулась ему и пошла прочь, но сердце ее бешено колотилось.
* * *
В апартаменты Марии вошел кардинал с просьбой о разговоре наедине.
— Моя дорогая племянница, — произнес он, — ты бледненькая сегодня. Может, что-нибудь стряслось?
— Мне нездоровилось вчера, дядя.
Кардинал не смог скрыть разочарования:
— А я надеялся, что могла быть другая причина.
— Какая причина? — спросила Мария.
— Самое время, чтобы уже зачать ребенка.
Она вспыхнула, а кардинал с участием произнес:
— Дитя мое, я уверен, ты выполняешь свою обязанность.
— О… да.
— Это важно, чтобы у тебя был ребенок. Франциск ведь знает об этом? И ты знаешь?
— Да, мы знаем.
— Я надеялся, дофин достаточно возмужал. Моя бедная Мария, я просил бы Бога…
Мария ждала продолжения фразы, но он лишь глубоко вздохнул.
Он продолжил после паузы:
— Однажды ты осознаешь, сколь сильно я люблю тебя. Должен быть ребенок, Мария, обязательно должен быть ребенок. Если бы Франциск умер, не оставив детей, ты знаешь, что бы было с тобой?
— Нет, мне не известно.
— Дорогая моя, постарайся не забыть о своей обязанности. Это дело касается не только тебя, но всего нашего дома. Вся семья надеется на тебя. О моя Мария, я понимаю, то, что должно нести удовольствие, приносит тебе боль. Я читаю твои мысли, и ты ничего не можешь утаить от меня. Я вижу все в твоих глазах: робкое обращение… неумелый любовник. Ты могла бы радоваться с кем-то, достойным тебя. Ты могла бы наслаждаться своей молодостью, я вижу Женщину в этих нежных глазах. Каким счастьем было бы для кого-то стать твоим любовником. Но, Мария, должен быть ребенок, как угодно, но должен быть.
Марию трясло. Она была в ужасе от смысла, угадывающегося в его словах и от осознания, что мир вокруг совсем не такой, каким казался на первый взгляд.
* * *
Генрих де Монморанси танцевал с нею в величественной паванне.
Он пожаловался:
— Моя возможность говорить с вами столь мала.
Она подумала, что он хорош собой и полон изящества. Теперь она понимала, что означали его жгучие взгляды. Она испугалась, что не придала этому значения раньше. Ей было ясно, Генриха де Монморанси не остановило то, что она — жена дофина.
— Я должен выговориться, — сказал он. — Я люблю вас по-прежнему.
Он был дерзок; он происходил из дерзкой семьи.
— Будьте осторожны, монсеньер де Монморанси, — сказала она. — За вами сейчас наблюдает множество ваших врагов.
— Милая леди, это вам необходимо быть осторожной, у вас врагов больше, чем я когда-либо мог иметь.
— Врагов?.. У меня?!