* * *
Так меня в первый раз посетила Эбби, встретившаяся со своей судьбой неподалеку от летнего лагеря для девочек «Леди-оф-Пайнз». Теперь я знаю о ней намного больше.
Она Эбигейл Синклер из Орэндж-Терраса, штат Нью-Джерси. Но Эбигейл она только для бабушки с дедушкой и классного руководителя. Для всех остальных она Эбби.
Эбби с маленьким пирсингом в носу, он кажется сверкающей звездочкой, упавшей ей на лицо с неба; звездочкой, которая всегда с ней, куда бы она ни пошла, ночью или днем. Эбби, которая грызет ногти, но только на больших пальцах. Никогда не носит юбок. Боится клоунов и вовсе не шутит, когда признается в этом. Не расстраивается, если идет дождь. Она играла на флейте три месяца, а потом бросила это дело. Эбби – твердая троечница. Все еще девственница, если настаивать на строгом определении этого слова. Умеет отбивать чечетку. А свистеть, несмотря на все свои старания, так и не научилась. Эбби нравится Люк – а может, она даже любит его.
Эбби с темно-русыми волосами, карими глазами, 129 фунтов, пять футов и семь дюймов, на правом колене небольшой шрам – ударилась о ступеньку, когда ей было пять лет.
Эбби: 17 лет. Пропала, как сообщили, 2 сентября, но исчезла задолго до того, летом. И никто не отправился ее искать.
Пропала.
Не помню, как я прожила тот день, когда нашла Эбби.
В памяти у меня остались лишь смутные незначительные образы, затмившие вещи более существенные. Я помню приказ о наказании меня после уроков за то, что сбежала из школы и курила на автостоянке – лист бумаги, надорванный с одного края, будто кто-то умудрился вцепиться в мой приговор зубами, – но не помню самого наказания. Не помню, что происходило на уроках, что я учила, если вообще учила. Не помню обед с Диной, запамятовала, какую еду ставила на поднос, а затем отправляла в рот. Какие планы она строила на празднование своего восемнадцатилетия – только о нем она могла думать и говорить, хотя до него оставалось еще немало недель. Не помню, о чем мы еще разговаривали.
В какой-то момент у моего шкафчика в школе возник Джеми Росси, мой бойфренд, спрашивающий, что случилось, почему я опоздала. Я помню об этом потому, что тогда впервые что-то утаила от него.
– С мотором неполадки, – услышала я свой голос. – И все дела. – Я не стала рассказывать о девушке, примотанной скотчем к телефонному столбу. О девушке, прячущейся в глубине моего фургона. Ведь еще существовала вероятность того, что я все это выдумала. Что я выдумала ее.
Помню стоп-кадр с Джеми. Капюшон толстовки надет на голову, из-под него на лоб выбиваются темные кудри – ему снова нужно подстричься, как практически и всегда. План становится крупнее. Глаза у него закрыты, и я снова удивляюсь тому, какие длинные у него ресницы. И вот его губы готовы встретиться с моими. Вижу щетину, но только на подбородке, потому что он не может отрастить полноценную бороду, хотя мечтает об этом. Не знаю, о чем он думает – и верит ли мне – потому что его глаза закрыты. Впрочем, с Джеми никогда ничего не угадаешь. Он парень и привык все держать в себе.