Наступает тишина. Мадлен движется через комнату, Фрэнсис наблюдает за ней.
Мадлен. Это было весной. Если вам от этого легче.
Фрэнсис. Думаю, легче.
Мадлен. Если это то, что вы хотите услышать.
Фрэнсис. Не знаю. (Фрэнсис трясет головой). Пока не знаю, что я хочу услышать. Давайте попробуем.
Мадлен. Так что рассказывать?
Фрэнсис. Что угодно.
Мадлен садится на стул.
Мадлен. Я думаю, вот что вам совершенно необходимо знать. Это было ранней весной.
Фрэнсис. А когда именно?
Мадлен. В конце семидесятых. По-моему. Или нет? А разве это важно?
Фрэнсис. Вам виднее.
Мадлен почти неуловимо хмурит брови.
Мадлен. Да, это было в семидесятых. Это могло произойти только тогда. Я вернулась в Англию, со степенью и готовая делать карьеру.
Фрэнсис. Как говорится, прочно стояли на ногах.
Мадлен. Да, «прочно стояла на ногах». (Мадлен задумывается). У меня была степень, квартира, работа в Британском Музее. Я была одновременно довольна и недовольна жизнью — типичное состояние для честолюбивого представителя среднего класса. Счастливая и несчастная. С прочным положением и — ну, не знаю… словно на зыбучих песках. Ощущением того времени было: «Долго это длиться не может». «Что-то должно случиться». Каждый вечер это произносилось в нашем кругу друзей. Среди единомышленников. Говорили о революции и верили в силу идей. (Мадлен на секунду умолкает.) Однажды, когда я выходила из Музея в сторону Блумсбери, меня сзади окликнули: «Мадлен, да ведь это ты!» (Мадлен улыбается про себя). На нем был плащ. Ну, такой странный, бесформенный, что ли. Он постарел, конечно. Начал лысеть. Уже не в джинсах. Но от него все еще исходила какая-то веселость, будто на уме всегда была невысказанная шутка. (Мадлен оборачивается и смотрит на Фрэнсис). Он сказал, что у него было дело…
Фрэнсис. Да.
Мадлен. Какой-то иск, связанный с Музеем.
Фрэнсис. Верно.
Мадлен. Он выходил из Музея. Он сказал, «Не знал, что ты тут работаешь». (Мадлен на мгновение замолкает, вспоминая). Так вот, там, недалеко от Музея, есть что-то вроде колоннады, это трудно описать…
Фрэнсис. Авеню Сицилии?
Мадлен. Именно. Просто насмешка над итальянской аркадой. Он сказал, что там где-то можно поесть. С претензией на итальянскую кухню. Я сказала: спасибо, я уже поела. Мы помолчали. Потом, помню, я сказала: очень рада была тебя повидать. Но мне надо идти. (Мадлен слегка подергивает плечами). Вот так все и было. Он стоял с зонтом в руке, смотрел на меня, и я знала, о чем он думал. Что-то вроде: «Никогда не думал, что ты врунья». Или, скорее: «Если уж ты намерена врать, то ври как следует».