Набившихся в палатку комаров пришлось вытравливать резко приторной «Гвоздикой» из личных запасов Титова. Вскоре присутствующие попривыкли к спирающему дыхание аромату, а остервенелость насекомых несколько спала.
За день солнце порядочно нагрело темно-зеленый брезент палатки, а прохладный вечерний ветерок разбавил духоту. Поэтому внутри было и не жарко, и не холодно, в самый раз.
– А ты, значит, до службы доктором был? – Полулежа, опершись на локти, с интересом разглядывал Титов непривычные глазу эмблемы в виде змеи, обвивающей чашу, на вороте Розенблюма.
– Врачом… – осторожно поправил собеседника военфельдшер. Он сидел на матраце в дальнем от входа углу, неподалеку от Титова, обняв обеими руками колени и то и дело расчесывая сухими длинными пальцами густую черную копну волос. – Точнее, я и врачом-то стать не успел. Диплом защитил, а тут война… На следующий день после выпуска и пришел в военкомат, двадцать второго числа…
– Ууу! Так ты доброволец?! – с уважением протянул Титов.
– Выходит, что так… У нас все пришли. Весь курс.
– То есть двадцать второго призвался и уже здесь? – вклинился в разговор Речкин, удивленно приподняв густые русые брови. – Лихо тебя оприходовали!
– Я в Петрозаводске учился и призывался там же, – почесывая искусанную комарами шею, пояснил Розенблюм. – А оттуда до Мурманска, можно сказать, рукой подать!
– А здесь, на Титовке, давно? – Речкин никак не мог улечься на колком матраце и, то и дело переминаясь на нем, пытался найти позу покомфортнее.
– Позавчера прибыл в медсанбат, а вчера уже на границу отправили.
– А в какой области врач-то? – атаковал Розенблюма очередным вопросом ротный.
– Терапевт, – чуть погодя, совсем тихо пролепетал Розенблюм.
Титов размашистым шлепком прихлопнул на своем лбу раздутого от крови комара.
– Ох и достали меня эти демоны! – вытирая рукавом гимнастерки окровавленный лоб, посетовал ротный. – А сам тоже петрозаводский?
– Калужский… Родился там, потом уже переехали в Петрозаводск, там и поступил в институт. А родители потом в Минск уехали. Они тоже врачи, отца главврачом в больницу туда назначили.
– Так у вас, выходит, целая врачебная династия! – улыбаясь, воскликнул Титов.
Розенблюм тоже улыбнулся, смущенно, слегка порозовевшими щеками. Видимо, разговоры о нем самом несколько смущали его кроткую и застенчивую натуру.
– Розенблюм… – задумчиво произнес Алексей и перевернулся в сторону военфельдшера, подперев голову рукой. – Еврейской нации, значит?
Михаил коротко кивнул и, догадываясь, к чему ведет Речкин, опередил его расторопно, почти взахлеб, в несвойственной ему, по наблюдениям со стороны, манере: