Бомпар покончил с собой из-за любви, решил Рэмси. И хотя его бунт лишь доказывал правоту Церкви Знания, считавшей токсичным любое слишком сильное чувство, нельзя было отрицать и другое: в скором времени появится реальный шанс спасти мультивселенную благодаря тому, что влюбленный полицейский и несчастная женщина дали волю своим чувствам. Однако, если эта мультивселенная и заслуживала спасения, то вовсе не ради того, чтобы косная и умирающая цивилизация нашла себе новый дом. Нет, разумеется нет, подумал Рэмси, с опаской оглядевшись по сторонам, словно боясь, что кому-то удастся прочитать его нечестивые мысли. Этот мир заслуживает спасения благодаря накопленным здесь чувствам, которые еще не принесены в жертву Высшему знанию. Рэмси не отрицал, что на этой стороне все не так, как надо, неправильно и необдуманно, но именно поэтому воображение здесь оказалось таким щедрым, искусство таким пьянящим, а чувства такими умопомрачительными…
Да, Рэмси отлично понимал, что Бомпар едва не предал свой мир ради любви. А разве самому Рэмси когда-то не захотелось поступиться долгом ради обычной дружбы? Он грустно улыбнулся, вспомнив Крукса, неистового и неуемного, незаурядного и наивного Крукса, к которому испытывал огромную симпатию и которому, тем не менее, причинил столько зла. Когда его друг безумно влюбился в несчастную, больную хронотемией Кэти Кинг, возомнившую себя покойной дочерью пирата, Рэмси всерьез раздумывал, не рассказать ли Круксу всю правду, не открыть ли ему тайну Высшего знания и не поделиться ли с ним этим знанием. Разве друг не заслуживал такого доверия? Разве дружба не обязывала к этому, или он что-то неправильно понимал? Однако Рэмси ничего подобного не сделал. Наоборот, когда научное сообщество стало высмеивать исследования Крукса, Рэмси присоединился к большинству и публично отрекся от униженного друга. Мало того, он оповестил Исполнителей, чтобы они устроили охоту на разрушительницу. После чего утешился мыслью, что всего лишь исполнил свой долг. В конце концов, на карту было поставлено слишком многое. Но эта мысль не избавила его от угрызений совести, как не спасла она и Бомпара. С той поры прошли годы, однако, стоило профессору Рэмси вспомнить Крукса или что-то услышать про него – например, недавно до него дошли слухи, будто ученый установил у себя в саду загадочные колонны, которые по ночам сверкают и вспыхивают молниями, до смерти пугая соседей, – и Рэмси чувствовал ожог в груди, словно кто-то поднес спичку к его сердцу.
Ладно, сейчас не время думать о подобных вещах, упрекнул он себя, как не время и размышлять над тем, все ли правильно устроено в его мире. Нет, сейчас надо сделать последний рывок. Хиггинс только что вернулся с Другой стороны, и как раз сегодня, после периода гибернации, необходимой для восстановления после путешествия в экстремальных условиях, он явится к Рэмси с последним вариантом вакцины, самым действенным из полученных образцов и уже одобренным Церковью. И они оба должны немедленно начать с ним работать, поскольку нерешенной оставалась проблема, как ввести препарат больным. По идее, вакцина должна вводиться прямо в кровь человека, и в последующие месяцы каждый должен получить еще не меньше трех доз, чтобы эффект был полным. Естественно, подвергнуть такому лечению все население мультивселенной не представлялось возможным, а значит, надо было искать иной способ.