— Твои отец и мама… — Лавриков невольно запнулся, но тут же поспешил взять себя в руки, не отводя взгляда от голубых глаз мальчугана. — Они сильно любили друг друга?
— Ага, — охотно ответил Кирсанов. — Сильно.
Эти слова немного покоробили Лавра. А что он, собственно говоря, рассчитывал услышать? Что Иван скажет о взаимной ненависти между родителями? Глупо.
— И не ссорились никогда? — не отступал Федор Павлович.
— Еще как ссорились. — Припомнив что-то, Кирсанов прикрыл глаза и с улыбкой покачал головой из стороны в сторону.
— Но — любили?
— Очень.
Лавриков изумленно распахнул глаза. Рассуждения мальчика были одновременно по-детски наивны и в то же время пропитаны уверенностью человека, знающего, о чем он ведет речь. Кирсанов в этот момент невольно ассоциировался у Лавра с психологом по семейным отношениям. Те тоже состоят из сплошных противоречий, но безапелляционно высказывают профессиональную точку зрения.
— Ты как это определял? — полюбопытствовал Федор Павлович.
— Не знаю. — Иван пожал плечами. Чувства сложно объяснить словами. Особенно двенадцатилетнему мальчику. — В дом приходишь и… чувствуешь как-то. Вот и все. — Он простодушно улыбнулся в надежде, что его объяснение будет принято.
Лавриков был в смятении. Он понял, что хотел донести до него Иван, и от этого на душе стало еще более муторно. Нельзя сказать, что смелые мечты депутата растаяли как дым, но они уже рисовались ему не в столь радужном свете.
— И все… — машинально повторил он вслед за Кирсановым и погрузился в свои мысли, постичь которые Ивану было не по силам.
Оба пассажира «Волги» на несколько минут замолчали. Тишину салона нарушало лишь мерное шуршание шин по асфальту. Первым прервал паузу Кирсанов. Теперь и он набрался смелости, дабы обратиться к Лаврикову с интересующим его лично вопросом.
— Федечка мне про вас рассказывал, — осторожно произнес он. — А про свою маму — нет. Неудобно было спрашивать… Вы к ней как относились?
— К кому? — Лавр не сразу понял, о ком идет речь.
— К Фединой маме.
Новый удар ниже пояса. В сознании Лаврикова сразу же всплыли воспоминания почти двадцатилетней давности. Сочи, золотистый песок, брызг волн. И Катя… Смеющаяся, жизнерадостная, полная оптимистических взглядов на будущее. А потом… Федор Павлович невольно зажмурился. Тогда он тоже смотрел на жизнь немного под иным ракурсом. Более юношеским и романтическим. И все могло бы сложиться иначе, если бы не роковое стечение обстоятельств. Лавриков даже наедине с самим собой редко вспоминал ту давнюю историю. И уж тем более не старался ее проанализировать детально.