Мы разделись и шагнули в воду. Она едва достигала колен, но мы тут же вымокли до пояса: вот какое было течение! Сергей тянул лодку за нос, я помогал ему с кормы. Ноги у меня подкашивались и дрожали, тело ныло от напряжения. Я скользил на замоховевших плитах, спотыкался о камни, но упорно продолжал толкать нашу «пирогу». Брызги впивались в лицо, спугивая комаров, пот стекал струйками.
Мы прошли метров сто и поменялись местами. Здесь было чуть потише и поглубже, и рыбинспектор снова завел мотор, поставив его на малые обороты. Подталкивая лодку, мы продвинулись еще немного, и я увидел длинный тупой валун, слегка выступавший из воды. Течение заливало его, распадаясь на несколько струй. Обойдя препятствие, они свивались в один плотный жгут и снова расходились в разные стороны, образуя пенные воронки. Вода неслась вскачь, как бешеная.
Сергей дал газ, разогнал лодку и тут же выключил мотор. По инерции резвым «коньком-горбунком» лодка взлетела на гребень волны, вскарабкалась на порог у самого валуна и остановилась как вкопанная. И хотя буруны захлестывали борта и течение грозило столкнуть нас, этого мгновения было достаточно, чтобы, упираясь шестами в камень-валун, уйти подальше от рокового места на более или менее спокойную воду.
— Запишите! — сказал Сергей голосом старика Яковлевича. — Это место Девкин порог зовется, — и засмеялся: — Девки — они все такие…
В Шегмасе мы остановились в доме бывшего председателя колхоза, а ныне пенсионера Павла Дмитриевича Поташева. Ему давно за шестьдесят, дети, слава богу, пристроены и хорошо зарабатывают, — ну чего, казалось бы, надрываться, «ишачить»! А он заготавливает на зиму грибы и ягоды, пилит и колет дрова, ловит рыбу, ухаживает за скотиной, и, когда надо, помогает жене стряпать. Все делает споро, чуть не бегом…
Вот и сейчас он суетился возле незваных гостей, колдовал над чайной заваркой, подсыпая в нее какие-то корешки и травки — «для духовитости».
За ужином неспешно разматывался клубок застольной беседы.
— Мы дак последние будем по реке-то, — охотно балагурил Павел Дмитриевич, прихлебывая чай. — А дальше все лес да бес. От них и кормимся. (Под «бесом» хозяин подразумевал птицу и зверя.) И что один недодаст, у другого добудем. Речку тоже не забываем.
— А зимой не скучаете? — спросил я, представив на минуту отрезанную от мира, засыпанную глубокими снегами деревеньку в десять дворов, в которой лишь одни дымы из труб, лай собак да тусклые огоньки в окошках напоминают о присутствии человека.
— Некогда скучать-то, — посерьезнел Поташев. — Да вам и не понять — привычки к сельскому житью нет, не нашим миром мазаны, — и, спохватившись, что, быть может, чем-то обидел приезжего человека, весело прибавил: — Молодые — те комедьи крутят. Навезут всяких картин с Вожгор — и сидят, щерятся… Ну и мы… Етту, как ее… — Он долго припоминал название известного фильма с Юрием Никулиным в заглавной роли, — мы со старухой раз семь смотрели.