На суше и на море, 1979 (Янтер, Ахметов) - страница 40

— Будя врать-то! — вскинулась Прасковья Федоровна, его супруга. — Что ты меня перед людями срамишь!..

— Ну не семь, ну два — какое значенье! — виновато оправдывался Павел Дмитриевич. Он нагнулся ко мне. — Ишь, как моя старуха закипятилась! Большая, я те скажу, охотница до кино! — И поспешил перевести разговор в другое русло. Речь его быстрая, окатная, с прибаутками. Я улыбаюсь, но не успеваю запомнить, не то что записать.

— Когда вы к деревне подплывали, видели, небось, сколько народу на пожнях робит? И все молодежь! Молодежи у нас хорошо живется: каждому дела хватает — животноводство… Опять-таки воля — рыбалка, охота. У нас тут, считай, всякий охотник, — он отхлебнул из блюдца, аппетитно причмокнул. — В Вожгорах-то, как в армию забрали — пиши, пропал человек. Его уже обратно калачом не заманишь. А у нас нет. Возвращается к нам молодежь. У меня, к примеру, двое сынов вернулось, и у соседа тоже. А с молодежью и жить веселее, и помирать не страшно. Верно, старуха?..

Но утром Поташев был почему-то хмур и неразговорчив. Он косился на меня и неодобрительно хмыкал: видно, Сергей успел рассказать ему о цели нашего плавания. Старик вынес с повети старый залатанный полушубок из овчины и, вытряхивая из него сенную труху, сказал:

— Бесполезное дело задумали, ребята!

— Это почему же? — спросил рыбинспектор.

— Сам знаешь — почему. Не первый год замужем.

— Пройдем, — весело заверил я.

— Пешком пройдете, это верно, — рассудительно заметил Павел Дмитриевич. — А на речку не надейтесь. Каждому камню будете кланяться, камней нынче много повыступило. Мотор и лодку побьете…

После таких слов оптимизма у меня немного поубавилось. Но Сергей выразительно кивнул: пора собираться!

Мы спустились к реке. Павел Дмитриевич помог нам снести вещи, хозяйским глазом осмотрел лодку и вроде бы остался доволен. Когда приготовления были закончены и Сережа завел мотор, я протянул руку старику. Но он отвел ее в сторону и засмеялся:

— Как вечерять сядем, так вы тут и покажетесь. Такую вам ушицу спроворю — ахнете! — И, не оглядываясь, заковылял к своей избе.

Я опускаю подробности нашего нелегкого плавания к истокам Пижмы Мезенской. Старик Поташев оказался прав, реку мы не осилили, побили лодку и мотор. К тому же не хватило гвоздей для шпонок.

Характер Пижмы от Шегмаса сильно изменился. Она пробила себе русло в скальных породах и текла, будто по дну ущелья. Вначале Тиманский кряж был похож на море, которое никак не уляжется после шторма. Повсюду тянулись однообразные холмы. А потом он словно вырвался из узды, прошелся вприсядку по зеленым увалам. И Пижме передалось его настроение. Река металась от одной береговой кручи к другой, кружила водовороты. И вместе с ней, выбирая единственно правильный путь, прыгала наша лодка, «запряженная» в 12 лошадиных сил. С береговых круч свешивались ветви деревьев, нависали каменные глыбы. Смотреть на небо приходилось задрав голову. Нас поджидала добрая дюжина порогов, и перед каждым приходилось «кланяться» — вылезать из лодки и тащить ее, преодолевая бешеное течение.