– Думаешь, их волнует, как я пишу? – с сомнением заметил Мишка. – Им ведь только чтоб красиво было!
– Да перестань! Что ж они, совсем звери?
– Ты, мам, давно в школе не училась…
Ему самому уже надоело говорить об этом, и, немного поколебавшись, он рассказал ей, что Стас приходил к нему с девочкой из их школы.
– Красивая? – она опять, едва прикасаясь, провела пальцами по его щеке. Она часто так делала.
– Ничего, – небрежно отозвался Мишка. – Золотистая. Вроде бы даже не дура.
Мама рассмеялась:
– Разве Стас бы выбрал дуру?
– Ой, можно подумать, он очень умный! – Мишку всегда задевало, что Стас, не задумываясь, решает задачи, над которыми он бьется целыми вечерами.
– Наш Стас действительно умный, – строго сказала она и задумалась так глубоко, что мальчику показалось: она опять о нем забыла.
Сидевшее на оконной раме солнце сделало ее волосы похожими на рыжеватые цветочные усики. Мишка подумал, что, если приблизить к ним лицо, можно уловить живой аромат, такой же тонкий и загадочный, но вместе с тем и естественный, как у цветов. Только Мишка был уже слишком взрослым, чтобы жаться к матери на глазах у мальчишек. Вот если она не обманет, останется после его выписки, и они опять будут дома вдвоем, как часто случалось раньше…
Мишка вздохнул:
– Классно я провел каникулы! Пацаны говорят, что мы будем весь год болеть, раз встретили его в больнице. Примета такая.
Говоря это, он ожидал, что его тут же разубедят, и она действительно горячо возразила:
– Глупости какие! Прошлый год мы встречали…
И не договорила.
«Дома. Все вместе», – закончил Мишка за нее. От этих слов у него так заныло в груди, будто он только что бежал к пушистой елке в разноцветных шарах, пускающих звездные искры, и уже видел подарки, заманчиво мерцающие упаковками, как вдруг понял, что все это – декорация, муляж… Нет никакой радости.
Он изо всех сил стиснул углы пододеяльника, потому что ему захотелось крикнуть на всю палату: «Почему ты ушла от нас?!» И ударить эту смуглую руку, опять потянувшуюся к его щеке. И, может, если б они были одни, Мишка не смог бы удержаться… А сейчас он только дернул головой, увернувшись от ее прикосновения, и острее, чем за все эти три недели, ощутил свою беспомощность: она все равно сможет погладить его, если захочет. Ему ведь ни вскочить, ни убежать…
– Еще несколько лет, и у вас будет своя жизнь, – проговорила она с беспомощным видом, не сразу убрав зависшую в воздухе руку.
Мишку это не тронуло.
– Ну и что?
– Вы бы ушли. Уехали. А я осталась бы с вашим папой. Но я… не люблю его больше, понимаешь?