— Она сама ушла от меня…
— Как это сама?.. А ребенок?.. Кто будет воспитывать ребенка?
— Я ничего не знаю.
— Кто его будет воспитывать? — повторял я и искал его взгляда. — Ты или я?
— Я не виноват…
— Видно будет, когда предстанешь перед судом.
— За что? Я ни в чем не виноват…
— Там посмотрим… Есть медицина… экспертиза…
— Я чист перед своей совестью…
— Перед совестью?.. А есть она у тебя, совесть?..
— А почему нет?.. Она ходила и с другими.
— С какими другими?
Он молчал и ничего не мог сказать мне. Потом, не в силах выдержать моего напора, проговорил смущенно, но вместе с тем нахально:
— И вы ходили с ней…
Не знаю, как это произошло, но я дал ему такую затрещину, что он завизжал, как щенок, и рухнул на руль. Я схватил его, опять притянул поближе к себе и сказал, чтобы он не притворялся. Однако он в самом деле не притворялся. Изо рта его текла кровь.
— Пиши здесь! — сказал я, сунув ему в руки тетрадку, ту самую, в которой вел дневник пробегов. — Пиши разборчиво: «Беру на себя обязательство…» Или нет! «Обещаю явиться на товарищеский суд… И признать свою вину, так как ребенок мой…» Слышишь? Пиши!
— У меня нет карандаша, — сказал он.
— Да, ты прав. Я тебе его дам!
Я полез в карман, но карандаша там не оказалось. Начал искать в коробке, куда клал обычно путевые листы, но не нашел и там. Я испытывал ужасное чувство: все рушилось из-за какого-то проклятого карандаша!
Масларский следил за мной все так же испуганно, но с надеждой, что карандаша я не найду.
— Все равно ты должен признать, что ребенок твой, чтобы спасти Виолету от общественного позора и скандала, — сказал я, отчаявшись найти карандаш.
Он молчал. Я заметил, что он изменил свою тактику и теперь следил за мной с насмешкой. Уверенность его росла. Он вытащил белый носовой платок и вытер окровавленные губы, те самые, которыми целовал Виолету.
— Ты живешь в обществе, — продолжал я, — и не имеешь абсолютно никакого права бросать своих детей на произвол судьбы… Понимаешь?
Хотя он молчал, инициатива переходила в его руки. Я был жалок с этим своим «понимаешь». И все из-за какого-то карандаша!
— Мораль нашего общества обязывает тебя серьезнее посмотреть на этот вопрос. Понимаешь?
Он слушал меня, уже не моргая. Я говорил назидательным тоном, а он успокаивался. Когда я закончил, он спросил меня:
— И это все, что вы хотели мне сообщить?
Я понял, что потерпел поражение.
— Нет, еще не все, — ответил я, не зная, что еще сказать.
Он посмотрел на меня высокомерно:
— Хорошо, я жду!
— Нечего ждать. Ты приедешь и ответишь за свои дела!
— А почему бы и не приехать? Куда надо приехать?