Товарищ Мичев молча ел поднесенное ему блюдо, отпивая понемногу вино для особых посетителей, вытирал бумажной салфеткой усы и не глядел на меня. Я следил за ним издалека, ждал, пока он закончит свой ужин, чтобы заговорить с ним опять о налоговом управлении. А когда он допил свой бокал до дна и вытер усы, на которых еще остались капли вина для особых посетителей, сказал мне немного сердито:
— Зафиров!
— Слушаю вас, товарищ Мичев!
— Где вы берете это вино?
— Из села привозим, товарищ Мичев.
— Уплачен ли акциз?
— Само собой…
— А почему другим посетителям предлагаете не такое вино?
— По посетителю и вино, товарищ Мичев.
— Чтобы я больше ничего подобного не видел!
— От того вина болит голова, товарищ Мичев, а вы занимаетесь умственной работой, поэтому… Извозчики, например, этому вину предпочитают как раз то, другое.
— В следующий раз вы мне и подадите то, которое предлагаете извозчикам!
Он встал и застегнул воротник своей куртки, а во время ужина он всегда позволял себе посидеть свободно, чтоб и ему было удобнее, и пищеварению не мешать. Стоя возле него, я сказал, что форма ему к лицу, она делает его стройнее, хотя он и ростом низковат, и постарел, сидя в тюрьмах в тяжелые годы фашистского рабства. На это он мне ответил:
— Любая форма, Зафиров, стесняет человека, но я обязан ее носить.
— Да, — сказал я, — когда-то мне предлагали остаться на второй срок в армии, но я отказался, потому что в то время я по-другому думал. Сейчас, однако, и я готов послужить народу, пусть только меня призовут.
— Тебе и здесь неплохо, — сказал товарищ Мичев, застегивая ремень и закрепляя пистолет под курткой так, чтобы не пугать сидевших за ужином людей, которые с интересом его рассматривали.
— Да, но одно дело — государственное, другое — частное.
— Это не имеет значения. Везде нужно иметь сознание.
— Да, без сознания куда денешься?
Товарищ Мичев надел фуражку и направился к выходу, рассматривая столики и людей, сидевших за ними. Я проводил его до выхода и прошептал ему на ухо, что хозяин «Граово» господин Хаджиев не появляется вот уже целую неделю и я просто не знаю, как быть, ведь мы остались лишь с поваром и госпожой Хаджиевой, которая сидит в кассе и плачет беспрерывно.
— Не планируете ли вы национализировать харчевню, товарищ Мичев? — спросил я его без обиняков с намерением выведать что-нибудь о господине Хаджиеве, который сидел в тюрьме.
— Власть знает свое дело, брат, и ты не суй нос куда не следует, чтоб его тебе не прищемили… Видишь, какое поле деятельности у тебя!
Он указал мне на столы и сидевших за ними голодных людей, которые ели или поджидали, когда я подойду к ним с их заказами. А ведь в то время было сколько угодно голодных и отощавших людей — одни от недоедания из-за второй мировой войны, другие — из-за болезни. И каждый все смотрел, как бы поправить свои дела, пока есть карточки.