— Так что мы уже в коммунизме, ребята! — ухмылялся Панайотов, глядя на дымящуюся кастрюлю. — Чего нам не хватает? Котел общий… Похлебка общая… Чего еще?.. Ах, эти чемберлены, расхаживающие с зонтиками по Европе!.. Хорошо им на горло наступил Ленин… Кайзеры-майзеры… Пошли все к чертям!.. Да, сейчас Литвинов научит их уму-разуму в Лиге наций…
— Да не Литвинов же, папа, а Ленин! — подал голос мальчик.
— Помолчал бы ты там, если не понимаешь… Вы сожгли листовку?
— Сожгли.
— Правда, ее и не требовалось сжигать, ведь найдена она была на улице обгоревшей, не так ли? Грех наш не так уж велик… Ведь она полусгоревшая была, верно?
— Да, папа.
— А в следующий раз — чтоб не шатался по улицам… и не собирал листовок… А если взял ее, то зачем сжег?.. Ты или подобрал ее с земли, чтобы прочесть, или взял, чтобы сжечь…. Одно из двух.
— Но это не я ее сжег… Это они бросили ее в печку.
— Все равно… Листовки разбрасываются не для того, чтобы их сжигали, а чтобы люди их читали… Вот я, например, продаю газеты в будке, чтобы народ их читал и просвещался, то же самое и листовки… Только одно из них зовется желтой прессой, а другое — листовками!
— Почему желтая, папа?
— Потому что не красная… Вот почему!
Глиняная миска Панайотова была полна доверху. Он накрошил в нее кусочки хлеба, как это делал всегда, запихнул салфетку за воротник, чтобы не упала в суп, и начал хлебать. Начали есть и мы, размышляя над тем, что он нам наговорил.
После ужина Панайотов отозвал меня в сторону, чтобы не слышали другие, и по секрету шепнул:
— Скажи ей, чтобы получше прятала ротатор, а то еще выбросит раньше времени!.. Это первое. Второе: когда сжигаете нелегальные материалы, смотрите, чтобы ничего не оставалось… Что это за следы сажи в прихожей?..
— Ничего не понимаю, — начал я крутить. — О каком ротаторе идет речь, о какой саже и материалах?
— Ну, давай-давай! — Он оттянул свое веко: — Посмотри-ка, есть ли здесь пароход на Витошу?.. Бай Панайотова не проведешь!.. Он стреляный воробей… Его не обманешь… Ну а сейчас — спокойной ночи!.. И помни — Хайле Селассие и Муссолини… За Абиссинией очередь Албании! — Он протянул свои короткие пальчики, по-мужски пожал мне руку и подмигнул: — Война пока откладывается… Мы так решили… Спи спокойно! — Потом повернулся и неуклюже двинулся к своей комнате, где находились, как он выражался, его «царские покои». Оставшись вдовцом (жена его умерла от туберкулеза), бай Панайотов жил одиноким с двумя своими детьми в этой маленькой квартире, которую снимал на пятом этаже. Старость еще не пришла к нему, но усталость давно навалилась, особенно она чувствовалась, когда он поднимался по высоким цементным ступеням на пятый этаж. Сейчас ему полагалось лечь и отдохнуть в «царских покоях». Мы на цыпочках вышли в прихожую, чтобы не беспокоить его.