Как-то утром встретил я Зафирова на нашей Экзарха Иосифа, настроение у него — на нуле. Не успел я его спросить, в чем дело, как он протянул листок бумаги с подписью и печатью архитектурного управления и вздохнул.
— Что это такое? — спросил я.
— Худо, брат!.. Дают мне три месяца сроку, чтоб я его убрал!
— Почему?
— Дачная зона, видишь ли, панорама, иностранцы… и тому подобное… Портит, мол, вид всей округи.
— Не может быть!
— Факт! — ткнул он мне снова свою бумажку.
Мы долго молчали. В этот момент мимо нас неожиданно прошел (он всегда проходил неожиданно!) Иван Г. Иванов. Посмотрел на нас с усмешкой и многозначительно сказал:
— Здравствуйте, частники! Как дела с дачей?
Мы стыдливо опустили головы и стали ждать, когда же он пройдет. А он, радостно размахивая своим портфелем, наполненным квитанциями и другими документами, энергично зашагал к налоговому управлению, чтобы не опоздать на работу, и вскоре исчез в толпе.
— Ну? — сказал я.
— Радуется.
— Да, но товарищ Мичев еще не сказал своего слова…
— А ты уверен, что он его скажет в нашу пользу?
— Уверен… Пошли!
И мы в отчаянье направились к товарищу Мичеву, чтобы продолжить спор о личной и частной собственности с намерением ни в коем случае не уступать.
…И над нашей Экзарха Иосифа теперь витала тень разводов. Видно, пережитки прошлого, принесшие столько бед государству и населению, еще не исчезли бесследно.
Правда, усилия коллектива имели некоторый успех, но принятых мер было недостаточно, зло ширилось, и как раз там, где ждешь его меньше всего, разрушало крепкие, прекрасные семьи, долгие годы служившие примером для людей и общества.
Вначале я не обращал внимания на эту язву, поглощенный работой в почтовом отделении, но в один прекрасный вечер за стаканом вина в «Граово» Иван Г. Иванов открыл мне глаза. Он указал на столик у окна, за которым сидели два здоровяка за графином красного вина, и спросил меня:
— Ты видишь вон того, с русым чубом?
— Да, вижу, — ответил я. — Это учитель физкультуры Каишев.
— Подал заявление на развод.
— Да что ты говоришь?!
— Факт! Милиция застала его в квартире Игнатовой… ночью.
От волнения или от чего другого фуражка моя упала на пол, и я нагнулся ее поднять. А в это время Иван Г. Иванов продолжал пристально смотреть на Каишева, стиснув зубы от глубокого возмущения. На лице его застыла злоба.
— Ты только посмотри, как он улыбается беззаботно, — продолжал Иван Г. Иванов. — И не подозревает даже, что мы уже принимаем меры… Несчастный!
— Решил, видно, утопить свое горе в алкоголе, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать, потому что в это время думал больше об Игнатовой, красивой, с высоким бюстом, в красном свитере, чем о Каишеве, который пришел в нашу школу год назад и преподавал физкультуру.