— От Чочки, что ли?
— Пока не знаю, — Я пожал плечами и повернулся, чтобы уйти.
Однако он двинулся за мной и довольно грубо сказал мне:
— Вскрой его, посмотрим, от кого оно…
— Кто знает…
— Я знаю! — сказал он и неожиданно выхватил конверт у меня из руки. — Думаешь, не вижу?
— Что ты видишь?
— Ну-ну, не придуривайся!
— Прошу тебя, бай Стоян, — потянулся я за письмом, — нельзя так… Письмо адресовано мне.
— Мало ли что… Знаешь, это просто не по-дружески.
— С моей стороны нет никакой вины.
— Я не говорю, что ты виновен… Она хочет и тебя оплести своими нитями… Смотри! — Он достал фотографию и показал ее мне. — Думаешь, я не знаю об этом? Знаю даже, кто у них были посажеными отцом и матерью.
— Это меня не интересует, — продолжал я, сконфуженно глядя на письмо. — Это ваше дело.
— Почему наше? Я давно ее выбросил из сердца.
— Тогда почему ты сердишься на меня?
— Потому что ты становишься ширмой!
Он бросил мне фотографию и отошел подальше, будто больше не хотел быть моим приятелем после того, как я получил письмо от Бонки. Я попытался снова объяснить ему, что моей вины тут нет и что, в сущности, мне неизвестно, от кого это письмо: от Бонки или от кого-нибудь еще, кто хочет разрушить наши добрые дружеские отношения. Он молчал. Несколько дней не разговаривал со мной, а затем смягчился. Попросил меня еще раз прочесть письмо, чтобы лучше понять, что содержится в нем между строк. Я прочел ему. Он долго думал и в конце сделал заключение:
— Да, бесспорно, здесь приложил руку классовый враг!
Я посмотрел на него вопросительно, но он замолчал, ничего не стал объяснять. Снова замкнулся в себе и как-то охладел ко мне. Что я только не делал, чтобы снова расположить его к себе, согреть его сердце, вернуть прежнее доверие! Однажды, взбешенный, я даже разорвал фотографию с Татарчевым и бросил в мусорное ведро, но и это не помогло. Бай Стоян вычеркнул меня из числа своих друзей. Он, кажется, объявил меня одним из заговорщиков, потому что иногда пристально смотрел мне в глаза, будто спрашивал: «Почему все-таки она выбрала тебя, а не кого-нибудь другого?» «Не знаю, бай Стоян», — мысленно отвечал я ему. «Да, но…» — «Что «но»?» — «У нее нет права занимать тебя своими глупостями… Уж не встречалась ли она с Чочкой?»
Такие и подобные этим молчаливые беседы вели мы с ним, но ни к чему не могли прийти. Однажды ночью он сказал мне:
— Слушай, я ее найду! Я ее так не оставлю!
— Бай Стоян!
— Нет, я ее так не оставлю! Я ей покажу, кто такой Стоян Гайтанов!
— Как ты это сделаешь?
— Это мое дело.
— …Все-таки ты в тюрьме!
— Не имеет значения! — Он помолчал и добавил многозначительно: — Я их убью… обоих!