— Пусть останутся в ресторане!..
— Возьми хотя бы розы…
— Мне все равно… Предпочитаю им чертополох!
Я едва успел расплатиться с официантом, который догнал меня уже у выхода. Объяснил ему, что спутнице моей внезапно стало плохо и поэтому мы так быстро ушли. Он сказал, что всякие случая бывают, и проворчал, что такие посетители, как мы, только осложняют ему работу. А может быть, он просто был недоволен, что в суматохе я не догадался оставить ему чаевых, как это делают другие.
Виолета нетерпеливо расхаживала перед входом в ресторан, сердясь на меня за то, что я задержался.
Стояла удивительно тихая ночь. Над головой висели крупные фракийские звезды. Луна еще не взошла. Где-то далеко на берегу Марицы в зарослях ивняка квакали лягушки, и голоса их разносились по долине реки. Было уже время, когда появляются светлячки.
Я молча шел рядом с Виолетой. Мне было грустно. Я думал о ней. Сначала она была счастлива с закупщиком-хористом. Это был талантливый певец и неопытный торговец. Угодил в тюрьму. Потом был артист самодеятельного коллектива, лирико-драматический тенор. Вскоре его перевели в другой самодеятельный коллектив, и они потеряли друг друга. После этого появился Масларский. Она абсолютно ничего ему не позволяла. Но он был крайне нетерпелив и мучил ее своей настойчивостью.
— У меня никого нет, понимаешь? — говорила она усталым, охрипшим голосом, будто пытаясь пересилить кваканье лягушек. — Я должна была защищать сама себя, понимаешь? И защищала. Но он был слишком нахален. Конечно, я стойкая!
Она наклонила голову вниз, чтобы я не видел ее глаз, и шла довольно твердо, хотя и проиграла сражение с Евгением Масларским. Я смотрел время от времени на ее лицо и удивлялся: она хорошо скрывала обманутые надежды за деланной гордостью.
— Хотела его перевоспитать, сделать из него человека, — продолжала она. — Он был способный юноша. Учился заочно на инженера-механика, но вот уже полгода не сдает экзамены. Говорит, что из-за меня. Но я ему не верю. Он слабохарактерный. Не люблю таких людей. Полная противоположность тебе.
— Да брось ты!
— Нет, правда. У тебя есть воля, ты упорный, а он — податливая глина, пластилин. Куда его повернешь — туда и идет… Кто ему улыбнется, на ту и налетает. Я сказала ему: «Так нельзя! Или со мной или с какой-нибудь другой…» Пыталась вести разговоры о культуре — сплошная тупость. Меня бросает в дрожь при воспоминании о его легкомыслии… Представь себе, когда его исключили из комсомола, он хотел избить ту женщину, что работает в отделе кадров. Считал, что она виновна… А она, бедная, как я узнала, и понятия не имела обо всем этом. Он стал просто невозможен, и товарищи справедливо поступили, что вышвырнули его! Таким не место в комсомоле… Я, к сожалению, была в него влюблена. Ты не знаешь, что это такое… Прости за откровенность. Нас с тобой разделяют десять лет, и если мы сейчас не будем откровенными, то когда же?