— Резона нет, — рассудительно ответил Кротенков: — наскочишь негаданно, и перещёлкают из-за кустов. Сам говоришь, что у них станковый пулемёт. Нам лучше чащей идти…
На пятый день пути отряд снова обнаружил чью-то недавнюю стоянку.
— Охотники, — с одного взгляда определил Фёдор Иванович, — соболевщики. Три человека. Луки делали, — добавил он, поворошив носком валенка слегка запорошённые снегом древесные стружки.
В тот же день всадники миновали полуразвалившуюся, заброшенную китайскую фанзу. Кротенков попросил командира на минутку остановиться и вместе с ним вошёл в небольшую глинобитную, крытую соломой хижину без потолка. Промасленная бумага в решётчатых окнах давно была порвана, и в фанзу нанесло много снега.
Кузнецов посмотрел на закопчённые дочерна стены, на давным-давно потухший очаг и, недоумевая, перевёл взгляд на проводника.
— Это фанза Сип Хо, — с грустью сказал Фёдор Иванович. — Он спас меня после «тысячи смертей». Неужели изверги убили его?.. — Проводник подошёл к стене и ощупал огрубевшими пальцами многочисленные отверстия от пуль. — Из пулемёта садили…
Отряд тронулся дальше. Таёжное безмолвие нарушалось однообразным щёлканьем клестов, лущивших еловые шишки, похрустываньем валежника да тяжёлым дыханием приморившихся лошадей.
Вскоре тайга немного поредела. Снег лежал неровно: в распадках кони по грудь увязали в сугробах; на склонах сопок, с подветренной стороны, он едва прикрывал выцветшие прошлогодние травы. Местами земля вовсе была обнажена и звенела под коваными копытами.
Кротенке в — бойцы его звали Дедом: он носил тёмнорыжую, торчащую в разные стороны бороду — ехал в голове отряда на мохноногой, до удивления низкорослой и в то же время чрезвычайно выносливой и неприхотливой сибирке. Чуткая лошадь косила янтарный глаз на заросли кустарника и прядала заиндевевшими ушами, — вероятно, где-то поблизости притаились изюбры.
Три месяца минуло с тех пор, как из Владивостокской бухты Золотой Рог удрал последний японский крейсер, а Фёдору Ивановичу всё ещё не удалось побывать в родном Сучане, где его ждали жена Даша и пятилетний сын Антон, который в отсутствие отца начал и ходить, и разговаривать.
Кротенков машинально посасывал кончики обкуренных усов и думал о своей судьбе, не забывая, однако, внимательно вглядываться в тайгу.
Не только из-за семьи стремился он в Сучан: Фёдор Иванович как наяву представлял себе и широкую долину, где размещался рабочий посёлок, и надшахтные копры, и то, что в ладонях у него вместо ременного повода рукоятка обушка.
Распростившись с боевыми товарищами — он три года с лишним командовал действовавшим в Уссурийском крае партизанским отрядом «Красный шахтёр», — Фёдор Иванович совсем было собрался домой, как вдруг в начале февраля его вызвали в Особый отдел Никольск-Уссурийской Чрезвычайной Комиссии и попросили направиться совсем в другую сторону.