«Так что же, я тебе зарок давал год не являться? Настя вот гостинцев приготовила, Мишутка решил со мной ехать...» — «дипломат» остановился, поняв, что завирается окончательно.
В это время Маланье показалось, что между штабелями на фоне белого снега промелькнули две какие-то темные фигуры.
«Ты, Степан, на лошади приехал или пеше? Где же лошадь, где Мишутка?» — спрашивала почуявшая недоброе Маланья.
«Да забыл я перед отъездом и гостинцы, и... Мишутку», — ляпнул Ховринов и, поняв, что не выпутается, обозленный Маланьиными вопросами, забыв про уговор с Пешковым, отчаянно махнул в сторону Маланьи рукой.
Всe дальнейшее свершилось в считанные секунды. Бойцов с Кулагиным связали рукава Маланьиной шубы у нее за спиной, а рот ее заткнули чистой тряпкой.
«Ну вот, — развел Ховринов руками, — говорил дуре по-хорошему. Нет, ей, видите ли, обязательно надо сто вопросов задать. Вот и назадавалась. Сиди теперь в снегу, как кубача соломы. Так тебе и надо. Вы притульте ее, ребята, — обратился он к трактористам, — к этому штабелю, а сами занимайтесь своим делом. У нас с Маланьей разговор семейный».
Отправив трактористов и убедившись, что перекачка горючего идет с обеих цистерн, Ховринов подошел к Маланье, присел на корточки и начал щупать тулуп. «В таком тулупе можно, конечно, не только сидеть, но и спать улечься вдвоем меж штабелей, ха-ха-ха!»
Маланья издала какой-то звук носом.
«Ну что за человек, — всплеснул руками Ховринов, — носом пробует разговаривать. Эх, Маланья, Маланья! Помнишь, я сватать тебя приезжал? Помолчала бы тогда хоть часок — жить бы сейчас вместе. Вот те крест! (Маланья опять что-то промычала носом.) А так, — пожал плечами Ховринов, — кто же мычание твое стерпит? Муж-то поэтому, поди, рано и умер. Не выдержал, миляга, твоей трескотни. Или не так? Чего же ты молчишь? Ах да, рот у тебя закрыт. Дай-кось я открыть попробую...»
Стоило только Ховринову вынуть изо рта Маланьи тряпку, как она в ту же секунду реванула: «Кара...»
«Нет, милая, ты как была дура, так и осталась, — проговорил Ховринов. Он быстро ухватил Маланью за нос, сжал его пальцами и засунул тряпку в рот. — Посиди пока так, а я тебе расскажу все по порядку. Мы же чего приехали? Директор говорит мне: съезди, Степан Павлович, попроси Маланью Федотовну отпустить пару бочек этого поганого горючего, она тебе по-родственному не откажет. Ему, видишь, некогда самому ехать в эти ваши Слесари, чтоб им пусто было, там отдали бы ему хоть обе твои цистерны. Все равно зря только место в тупике занимают...»
«Степан Павлович, кончай, — крикнули из-за штабеля, — поехали!»