— Ты трудился на шахтах?
— Ага. Справил восьмой день рождения в угольной шахте Эйвонкрофт. — Стивен замолк и почесал подбородок. — Забавно, но ты первая, кому я это рассказываю. Самая первая. Я всем говорю, что никогда не спускался в шахту. То же самое я сказал и Джереми. В прошлом году я разок спускался в Уил-Лежер, посмотреть, есть ли у нее отличия от других шахт. Так вот — никаких. Меня в дрожь бросило, потому что напомнило о старых временах. Забавно, что я всегда притворялся. И всё ради того, чтобы не снились кошмары.
— Но в таком возрасте...
— Да, отдаю должное корнуольским шахтерам, они не берут вниз детей, пока тем не исполнится десять-одиннадцать, и только если они сами захотят этому учиться. Меня запрягали в тележку. Как лошадь или, скорее, как собаку. Тоннель, по которому я тянул тележку, часто был слишком узок для крупного парня. Тележка двигалась по рельсам от того места, где отбивают уголь, к подножью ствола шахты, прямо как в корнуольской шахте, понимаешь, но только там используют детей, чтобы тянуть тележки. Вокруг пояса повязывают ремень, который крепится к цепи между ног, так что когда тянешь тележку, то всякий раз стираешь ноги до крови. Однажды, когда мы узнаем друг друга получше, я покажу тебе шрамы.
— Ты провел так целый год?
— Может, месяцем больше или меньше. Счет времени теряешь. Но однажды я улизнул от них и направился прямо в лес. Был так напуган, что долго бежал без остановки, потому что если тебя схватят, то не только изобьют, но и наденут цепи на ноги и руки и уже никогда не снимут. Но мне повезло.
— Повезло...
— Ну да, повезло. Всё лето жил дикарем. Не так тяжко, когда есть фрукты. Я неплохо прожил до начала зимы, после чего мои запасы стали заканчиваться. Тогда я пошел просить милостыню в деревню Харфилд, что неподалеку от Дурсли. Там на меня натравили собак. Но тут к двери подошла женщина, она сжалилась надо мной и дала корку хлеба. Черноглазая, еврейской наружности, хотя она была валлийкой, а не еврейкой, и ее звали Элвин. Когда пришел ее муж, я решил, что тот вышвырнет меня из дому, где я уже успел пригреться; но женщина убедила его разрешить мне переночевать. В итоге я остался на семь лет. По-своему они были добры ко мне. Представь себе, я работал от рассвета до заката семь дней в неделю. Но после шахт это был рай небесный. Я выучился читать и писать, стал крестьянином. Или деревенским мальчишкой. Может, мне стоило остаться. Ведь у них не было детей. И я бы унаследовал их хозяйство. Но нет. Как-то раз я поехал в Бристоль и увидел море.