На суше и на море, 1990 (Быков, Черкашина) - страница 34

Насколько велика была их жертва, я убедился впоследствии. На следующий год служба забросила меня на Камчатку. Вернувшись в Хабаровск, я узнал, что Тимофей оставил свою одинокую охотничью избу на мысе Сюркум и переселился в поселок. Желание встретиться с ним у меня было беспредельным, и я поехал туда. Но к великому моему сожалению, там я его не застал. Оказывается, он, чувствуя приближение старости, по обычаю, объезжал сородичей на побережье Татарского пролива.

Документальный очерк

Художник В. Родин　

Фото подобраны автором

На дверях ее номера в хатангской гостинице «Арктика» висела записка: «Ушла в магазин». Секретарь райкома комсомола Володя Скряга сбежал по лестнице и, открыв дверцу машины, сказал: «К магазину!»

Он увидел ее на полдороге. Неторопливая походка, черное пальто с норковым воротником (модное, такие носят в Москве), серая шапка-ушанка (такие носят везде, где холодно) и серые унты из оленьих камусов с бисерной отделкой. Камусы — это мех на ногах оленей. Он не только теплый, но и, главное, совсем не промокает. «Это наше изготовление», — с каким-то удовольствием отметил про себя Володя. Когда они поравнялись с женщиной, крикнул:

— Амалия Михайловна, скорее сюда!

Она села.

— К аэродрому! — сказал он водителю.

— Володя, как же к аэродрому? Со мной одна полиэтиленовая сумка. Нужно заехать в гостиницу.

— Нельзя, Амалия Михайловна, прозеваем летную погоду. Через несколько минут вертолет уже взял курс на Новую, крохотный поселок.

Она смотрела вниз. Бескрайнее покрывало белого снега в конце октября было для нее привычным. Солнца не было, но было светло. И в этом свете внизу не столько виднелись, сколько угадывались извивы реки Хета. Неширокая река. Такой, закованной в ледяной панцирь и засыпанной снегом, она увидела ее впервые на заре своей жизни. Ей тогда не было и двадцати пяти. В ту первую встречу она ощутила ее всем своим телом. Это был аргиш — кочевье по тундре. Километры и глубину снега измеряешь собственными ногами. Ветру и стуже подставляешь собственное лицо и спину… В те давние годы за ее плечами осталось две тысячи километров аргиша с красным чумом по просторам таймырской тундры.

Впереди по курсу показались черные точки. Сердце забилось сильнее.

— Подлетаем к Новой, — сказал пилот.

На этом месте еще тогда, в те давние тридцатые годы, ставили чумы. Это называлось — «становище». А теперь, в 1983 году, внизу виднелись правильные ряды домов — три улицы Новой. А вот леса, густого леса на крутом правом берегу Хеты… леса не было. Кое-где торчали одинокие лиственницы, сбросившие на зиму свои иглы.