Однако он отказался отвечать.
Необескураженный, я собирался продолжить имевшийся в моей записной книжке перечень масайских приветствий для людей разного возраста и пола, как вдруг ко мне подошел средних лет плотный человек воинственной наружности.
— Апаайя! Супа! — сказал я ему, ожидая услышать от него традиционное масайское: «Ипа!»
Я был приятно удивлен, получив ответ на широко распространенном в Восточной Африке языке кисуахили, которым я свободно владел:
— Джамбо, бвана! (Здравствуй, господин!) Меня зовут Масака. Чем вам помочь?
— Масака, я собираюсь побыть немного в твоей деревне. Давай поговорим об этом с деревенским старейшиной.
— Его сейчас нет. Он ушел в маньяту к мэранам.
Это чрезвычайно заинтересовало меня. Я знал, что мэраны — это масайские воины. О маньяте у меня было довольно туманное представление, как о специализированном населении, напоминающем школу гладиаторов времен Римской империи.
— Где находится маньята? — спросил я его.
Он показал на юг.
— Ладно, завтра мы отправимся туда. А сейчас мне хочется познакомиться с твоей деревней и расположиться на ночлег.
Мы с Масакой миновали один из четырех проходов в колючей изгороди и вошли внутрь деревни, сопровождаемые толпой любопытных. В нос ударил запах навоза и перебродившей мочи. По периметру изгороди располагались прямоугольные хижины с закругленными краями крыш. Их стены были сделаны из сплетенных ветвей и обмазаны навозом, смешанным с глиной. В центре находился загон для овец, огороженный плетнем из колючего кустарника. Площадка между хижинами и овечьим загоном представляла собой «эмбоо» — огромный крааль для скота, занимавший большую часть внутреннего пространства. Сейчас, в конце дня, он был еще пуст. Но, судя по отдаленным звукам, можно было предположить, что приближающееся стадо коров скоро окажется дома. В воздухе роилось невиданное количество мух и облепляло все живое.
В хижинах было не очень уютно. Вход в них был низок. Окна отсутствовали. Из-за удушливого дыма от тлеющих углей очагов было трудно дышать. К этому добавлялся запах навоза, покрывавшего стены и пол. Неожиданно из темноты замычал болезненного вида теленок. Я отшатнулся, ударившись головой о притолоку. Мой первоначальный энтузиазм относительно ночевки в масайской хижине пропал.
— Где можно разбить палатку? — спросил я Масаку. — Здесь немного тесновато.
Он показал на стоящее метрах в тридцати от деревни дерево, крона которого напоминала раскрытый зонт:
— Там, бвана. Я помогу тебе.
Масака, очевидно, имел некоторый опыт установки больших палаток. Ему взялись помогать два соплеменника. Когда все наконец было закончено, Масака спросил: