Они с Дмитрием переглянулись со смехом, и, наблюдая за ними, невольно улыбнулась и Марина Николаевна. Вот же друзья, подумала она, водой не разольешь. И понимают друг друга с полуслова, и шуточки у них какие-то свои есть.
— Дима? — ласково позвала мать.
— Аюшки, — не басом теперь, а тонким, женским почти голосом отозвался Дмитрий.
— А ведь нам на участке куст бузины посадить обязательно надо.
— Да что вы говорите, Надежда Кузьминична! — словно бы всполошившись, повернулся он в кресле. — Это для каких же, позвольте узнать, надобностей?
— А для таких, что бузина вредных насекомых отпугивает. Вещество для них ядовитое выделяет.
— Ну, если так, будет сделано! Только до осени извольте подождать, матушка.
— Изволю, изволю…
— А нельзя ли полюбопытствовать, где информация такая важнецкая получена? На скамейке у подъезда, видимое дело?
— Не угадал! — сказала мать важно. — Бери повыше — в книжке прочитала.
В таком вот духе они могли переговариваться подолгу, и им не надоедало. Да и Марина Николаевна иногда слушала их с удовольствием, а вот поучаствовать в дурашливой их беседе не могла — не получалось как-то.
— Дима! — опять позвала мать.
— Ась?
— Не «ась», а я о серьезном хочу сказать.
— Что такое? — нормальным голосом спросил Дмитрий.
— Парень-то наш, что же, так все лето за книжками учеными и просидит как каторжный? Ни побегает, ни поиграет? Вон, ровесники его, хулиганят себе на здоровье помаленьку. Вчера, гляжу, железные качели на площадке завили веревочкой. Вот это я понимаю, отдыхают мальцы. А наш, как профессор какой. И ты тоже слушай! — повернулась она к Марине Николаевне. — Про сына твоего речь!
— Да я Дмитрию говорила уже об этом, — отмахнулась Марина Николаевна.
— Что ж говорить, надо делать, меры принимать. Хоть бы в лагерь его какой забрали, если родители не в силах.
— Сделаем, не беспокойтесь, — твердо сказал Дмитрий. — И с ним договорюсь, и в спортшколе заводской. Беру это, как говорится, на себя.
— Вот уважил, зятек, вот спасибо!
— Ладно вам, Надежда Кузьминична, над нами насмешничать. Вы правы, как всегда, признаю. Меры будут приняты. Еще замечания есть?
— Есть и еще, — сказала мать строго. — Дарью надо б выпороть.
— Ох! — Дмитрий осел в кресле.
— Не «ох», а хорошо бы! Дерзка! Вчера, не в первый раз вижу, с двумя вертихвостками из шестого подъезда по двору разгуливает. Раскрашенные, как обезьяны, идут, кривляются. Давно я их приметила, плохие девки. И старше́й нашей намного. Какая дружба, что общего? Сказала ей, а она — не ваше дело! Это как?
— Нехорошо, — пробормотал Дмитрий. — Насчет порки не обещаю, а поговорить поговорю.