Каждое утро Бритвин непременно навещал прооперированного им больного с инсультом. Тот поправлялся на удивление быстро, и Бритвин испытывал к нему не только обычное расположение врача к пациенту, которому удалось хорошо помочь, но и просто приязнь.
Через несколько дней после операции он удивил всех, попросив перевести его из отдельной в общую палату. Бритвин отказал ему, ссылаясь на необходимость полного покоя, но больной был настойчив.
— Не хочу! — сказал он твердо. — Лежишь здесь, как тамбовский волк, в одиночестве, словом перекинуться не с кем.
— Вам пока нельзя много разговаривать, Петр Игнатьевич.
— Так хоть послушать, как другие говорят. На миру веселее. На миру, знаете, и эта самая штука красна…
— Ну-ну, что это вы! — Бритвин укоризненно покачал головой. — Какая там еще штука!
— Испугался… — пророкотал Беляев, прикрывая глаза. — У вас же, у врачей, с ней короткие отношения быть должны.
Его пришлось-таки положить в палату на троих, подобрав в соседи самых спокойных и благонравных больных в отделении. Навещали Беляева ежедневно, самые разные люди, в том числе и высокое начальство, и Бритвин устал объяснять, что больной сам отказался находиться в отдельной палате.
— Знаете что, Петр Игнатьевич, — сказал он в конце концов Беляеву. — Вы это затеяли, вы и расхлебывайте. Я больше не могу.
— Что такое? — Белое, расслабленное болезнью лицо Беляева дрогнуло, брови сошлись, глаза блеснули колюче, и Бритвин подумал, как грозен и суров он бывал, наверное, в деле.
— Не могу больше объяснять, почему мы такого человека в черном теле держим. Вы уж сами, пожалуйста. Или можно табличку над кроватью повесить с объяснением.
Беляев беззвучно рассмеялся, подрагивая своим большим, грузным телом.
— Можно, — сказал он наконец. — Так и напишите — лежит здесь по собственному желанию, ибо ярый коллективист.
Бритвин заметил, что Беляева навещает лишь народ служилый, официальный, так сказать, а потом тот обмолвился в разговоре, что жена у него недавно умерла, а единственный сын, альпинист, погиб при восхождении десять лет назад. С тех пор Бритвин стал, как ни жаль было времени, задерживаться у постели Беляева чуть подольше и говорить с ним не только о его самочувствии, но и на посторонние темы. Он счел это своим профессиональным долгом. Больных ведь не только лечить надо, но и просто подбадривать порой. Однажды Беляев попросил рассказать про сделанную ему операцию, про суть ее и цель.
— Да вы не сочтите, что я как-то проконтролировать ваши действия хочу, — добавил он, улыбнувшись с неожиданной мягкостью и даже смущением. — В правильности их я не сомневаюсь. Просто интересно, знаете ли, что там такое с тобой сделали. И почему.