Она испытывала не только чувство вины перед мужем, но и жалела его. Он никак не заслуживал того страшного оскорбления, которое она наносила ему. Она понимала, что он был безупречен и по отношению к ней, и по отношению к семье все долгие годы их совместной жизни. Думая так, она тут же невольно начинала искать возможность уж если не оправдать себя, то хотя бы смягчить свою вину перед ним. Разве она не боролась с соблазном? Разве не хотела прекратить, когда все лишь только намечалось? Что же делать, если не смогла? Значит, не любила уже Дмитрия к тому времени. Да и любила ли вообще? И ей начинало казаться, что нет. Не было никогда в ее отношении к мужу того, что она переживала сейчас. Ни того счастья и радости, ни той боли и тоски.
Дмитрий наверняка догадывался о том, что с ней происходит, но пытался скрывать это. Он стал гораздо сдержаннее и молчаливей, заговаривал лишь о конкретных, житейских вещах, очень много работал, возвращаясь домой совсем поздно. Безупречность его поведения при таких обстоятельствах была для нее особенно тяжела, как бы усугубляя тем самым ее вину перед ним. Марине Николаевне казалось, что если бы он явно ревновал, устраивал ссоры, пытался бы ограничить ее свободу, то ей было бы легче. Тогда бы она защищалась, и неизбежно возникающий при этом дух борьбы помогал бы ей.
Однажды, когда она, задумавшись, одиноко сидела в кресле, он подошел, присел на корточки у ее колен и долго, молча смотрел на нее снизу вверх. В его взгляде был и вопрос, и напряженная, болезненная какая-то нежность, и едва ли не сочувствие к ней. Вот этого, последнего, Марина Николаевна никак уже не могла выдержать, резко и тоже молча встала и вышла из комнаты. И взгляд мужа потом долго и навязчиво преследовал ее.
О будущем она старалась не думать — слишком это было страшно. Если же подобные мысли все-таки прорывались, то она вспоминала Павла, как некое противоречие им, некий противовес. Она представляла его со всеми особенностями внешности и характера, и эти представления отодвигали, глушили страх и боль. Она видела, за что ей приходится платить такой тяжкой, мучительной ценой, и цена эта не казалась ей чрезмерной.
Марина Николаевна часто вспоминала свою жизнь до встречи с Павлом, такую спокойную, такую славную, и все-таки не жалела о ней. Она не жила тогда в полную силу, что-то важное лежало, томилось на дне ее души и лишь теперь нашло себе выход. Она, наконец, словно бы вздохнула впервые по-настоящему — глубоко, полной грудью.