Ошибочно думать, будто бы это «Советская власть отучила русского человека от работы». (Она, напротив, заманивала его в труд всеми возможными способами, расхваливая труд, как «дело чести, доблести и геройства».) Злой и очень неглупый Иван Бунин написал однажды верно и наблюдательно: «Почему немецкий крестьянин на своем ограниченном участке земли возделывает землю в пух и снимает с нее жирные урожаи, в то время как русский мужик, выйдя на край своего обширного поля, с завистью зарится на соседнее поле помещика, мечтая отнять его. Мне бы эту землю, я бы…»
Увы, и сегодня русский с завистью глядит на чужое поле брата своего, потомка Кальвина. Отнимать его он не хочет, да и не может, если бы и хотел. Зависть его, к сожалению, разделяется и поощряется сверху. И политическими деятелями, и восторженными экономистами. Однако разумна ли эта зависть? Разумно ли провоцировать советского человека к имитированию чужих импульсов и побуждений? Напрягая жилы, стоит ли гнаться сегодня за миражем свободного рынка и экономического процветания? (Да и что считать «процветанием»?) Ведь семьдесят лет бежали за миражем коммунистического общества… Может быть, каждому народу стоит жить согласно его силам и возможностям? (Рискую я робко спросить, уже предвидя, как на мое «реакционное» сомнение набрасываются, подобно некогда комсомольцам, прогрессисты.) Признаюсь, что для меня страсть к производству (даже если сегодня это модная страсть) и способность того или иного народа к бездумному труду (часто неинтересному и монотонному) не есть черты национального характера, достойные восхищения. Я не считаю русский национальный характер — несомненно более созерцательный, чем общеевропейский, — ущербным. Более того, в нем присутствует некая вневременная мудрость. Европейцы же суетны и механичны. (Извините, но это так. Я живу среди них 16 лет. И кроме меня, это заметили Герцен, Бакунин…)
К тому же человечество сегодня узнает все больше катастрофических подробностей о цене, которую, оказывается, мы уже полстолетия платим за обожаемые «развитие» и «прогресс». Если в рабовладельческом обществе объектом эксплуатации служили рабы, в индустриальном — пролетарии и машины, то сегодня человек безжалостно эксплуатирует планету. Есть все основания утверждать, что протестантская мораль 16 в., поощряющая производство и умножение капитала (выродившаяся в современную мораль производства-потребления), необратимо разрушает нашу старушку-планету. (Внутреннее море, омывающее берега самых развитых пуританских стран. Северное море, — уже ядовитая лужа.) Пуританская этика вредна сегодня. В нынешней ситуации истеричные и безответственные призывы Запада к нелимитирован-ному экономическому развитию слаборазвитых (в самом термине уже презрение!) стран звучат как подстрекательство к преступлению против планеты. И тем самым против человечества, ибо планета наша общая, единственная собственность. К тому же, где предел прогрессу? Что, если образ жизни слаборазвитых стран (не тех, где умирают с голоду, разумеется) есть нормальный способ существования человека, а уровень жизни, достигнутый в Европе и Северной Америке, — вредная и временная роскошь, своего рода пагубное заблуждение? Следствие неумеренной жадности? Сожалитель-но, что Советский Союз пытается приобщиться к этике безжалостного производства-потребления так поздно, когда некоторые страны если не отказываются еще от нее, то по меньшей мере уже сомневаются в ней. (Полезно вспомнить, что русские реализовали в 1917 г. другую европейскую идею — «пролетарской революции» — в момент, когда она стала выходить из моды в Европе.) Однако верно и то, что давление на советских руководителей завистливых человеческих масс, желающих жить, «как у них там», сделалось к середине 80-х годов чудовищно велико.