Выбор богов (Саймак) - страница 4

Глава 2

У него все не выходил из головы тот последний медведь, однако, как ни странно, он не мог точно вспомнить, что произошло. Последние несколько дней он постоянно об этом думал, пытался вспомнить, пытался обрести уверенность — и был к ответу не ближе, чем когда-либо. Зверь, поднявшийся на дыбы из глубокого русла ручья, застал его врасплох, и убежать было невозможно, поскольку он находился слишком близко. Стрела не поразила медведя насмерть, он был уверен, потому что не успел даже как следует ее вложить. Однако же рванувшись вперед и рухнув почти у самых его ног, зверь умер. И в этот краткий миг перед тем, как ему умереть, произошло нечто, и именно это нечто он и не мог вспомнить. Несомненно, он сам что-то сделал, но не было никакой возможности узнать, что именно. Несколько раз ему начинало казаться, что вот-вот он отыщет ответ, и каждый раз тот вновь уплывал куда-то в глубины его сознания, словно ему не положено было этого знать или словно не знать этого было лучше для него самого — ответ, который его внутренний, тайный рассудок не позволял ему найти.

Он сложил свой узел с поклажей у ног и прислонил к нему лук. Взглянув на обширное пространство обрамленной утесами, расписанной осенними красками долины, где соединялись две огромные реки, он увидел, что все точно так, как ему говорили охотники на буйволов, которых он встретил на высокогорной равнине почти месяц назад. При мысли о них он улыбнулся — это были приятные люди. Они просили его остаться, и он едва не остался. Среди них была девушка, которая смеялась с ним вместе, негромким, грудным смехом, и был юноша, дружески коснувшийся его рукой. Однако он не смог остаться с ними.

Солнце поднималось, и под его лучами клены у края дальнего утеса неожиданно запылали золотом и багрянцем. И там, на скалистом мысе, возвышавшемся над местом слияния рек, стоял огромный дом, о котором ему рассказывали; его многочисленные печные трубы торчали над крышей, словно уставленные в небо короткие, толстые пальцы.

Юноша поднял висевший на груди бинокль и поднес его к глазам. От движения ремешка тихонько стукнулись друг о друга медвежьи когти на его ожерелье.


Джейсон Уитни закончил утреннюю прогулку и сказал себе, что это была его лучшая прогулка из всех, — хотя он припомнил, что та же мысль приходит ему в голову каждое утро, когда он по пологому склону поднимается к дворику, а из кухни плывет запах жареной ветчины и яичницы, которые готовит Тэтчер. Но сегодня утро действительно замечательное, настаивал он.

Такое свежее, даже с прохладцей, пока ее не разогнало поднимающееся солнце, и листья, подумал он, листья просто великолепны. Он стоял на краю обрыва и смотрел вниз на две реки, и их голубой цвет (возможно, для того, чтобы дополнить краски осеннего полотна, по которому они протекали) был темнее обычного. Смотрел на стаю уток, летевших через долину, над самыми макушками деревьев; в одном из маленьких прудов, которыми был усеян заливной луг, по колено в воде стоял лось, он опускал голову в воду и жевал лилии, а когда вновь ее поднимал, вода каскадами скатывалась с его мощных рогов. Даже со своего места Джейсону казалось, будто он слышит звук этих водопадов, хотя он знал, что находится слишком далеко, для того чтобы их слышать.