К тому времени, вероятно, книги уже не сохранятся. Пусть даже они находятся в самых лучших условиях в давно покинутых городах, до них доберутся сырость, грызуны и черви, а если и нет, то само время нанесет им тяжелый удар.
В конце концов мы отыскали и перевезли сюда все занесенные в список книги. С предметами искусства, которые мы хотели собрать и спасти, трудностей было гораздо больше, главным образом потому, что они занимают больше места, чем книги. Нам приходилось их отбирать мучительно и с величайшим тщанием. Сколько картин Рембрандта, к примеру, могли мы себе позволить, зная, что каждый лишний Рембрандт лишит нас картины Курбе или Ренуара? Вследствие именно недостатка места, равно при перевозке и при хранении, мы были вынуждены отдавать предпочтение полотнам меньшего размера. Тот же критерий применялся и ко всем другим видам искусства.
Порой я готов заплакать, думая обо всех тех великих достижениях человечества, которые нам пришлось оставить и утратить навсегда…
Когда белые люди ушли, Гораций Красное Облако еще долго сидел у костра. Он глядел им вслед, пока они не скрылись из виду, а потом так и остался у костра, застыв в неподвижности. Утро давно прошло, но лагерь пока еще лежал в тени, поскольку солнце не успело подняться над вздымающимися над ним утесами, которые преграждали доступ лучам. В лагере было тихо, тише, чем обычно: остальные поняли, что что-то произошло, но не беспокоили Красное Облако, когда он сидел здесь у костра; его не станут спрашивать, подождут, пока он сам им расскажет. Женщины, как всегда, занимались своими делами, но без привычного шума, не стуча котелками и не перекликаясь друг с другом. Люди собирались в кучки, перешептывались, едва сдерживая возбуждение. Остальных не было в лагере — видимо, работали на полях, хотя некоторые наверняка охотились или ловили рыбу.
Тихо… Даже собаки притихли.
Костер прогорел, осталась одна зола да несколько головешек по краям, и лишь тоненькие струйки дыма поднимались от головешек и из середины кострища, где прятался последний остывающий жар. Красное Облако медленно вытянул руки и держал их над костром, потирая друг о друга, словно умывая дымом. Он делал это в задумчивости и слегка позабавился, когда заметил, что делает. Рефлекторное движение, наследие прошлой культуры, подумал он, не убирая рук, все так же умывая их дымом. Так поступали его далекие предки, совершая обряд очищения перед тем, как начать колдовать, — одно из многих бессмысленных движений, предшествовавших колдовству. И как много он и все остальные утратили, отказавшись от колдовства? Разумеется, веру, а вера, возможно, имеет некоторую ценность, хотя тут же присутствует и обман, а хочет ли человек оплачивать ценность веры монетой обмана? Однако мы потеряли так мало, сказал он себе, а приобрели гораздо больше: осознание самих себя как составной части природной среды. Мы научились жить с деревьями и ручьями, землей и небом, ветром, дождем и солнцем, со зверями и птицами, словно все они наши братья. Прибегая к их помощи, когда появляется в том нужда, но не злоупотребляя этим, уважая их, живя с ними бок о бок, являясь с ними единым целым. Обращаясь с ними иначе, чем это делал белый человек, не властвуя над ними, не пренебрегая ими, не испытывая к ним презрения.