Французский язык…
Он остановился на холодном октябрьском ветру и посмотрел на башню Джереми-Холла. Вчера вечером Фред наводил порядок в кабинете французского языка. Может быть, это как-то связано с…
Нет, это просто смешно. Он пошел дальше, машинально бормоча себе под нос:
– Je suis, tu es, il est, elle est, nous sommes, vous êtes…[30]
В десять минут девятого он зашел в кабинет истории – починить раковину в туалете. Провозился там целый час и еще семь минут, затем сложил инструменты в сумку и открыл дверь в кабинет.
– Доброе утро, – сказал он профессору, сидевшему за столом.
– Доброе утро, Фред.
Фред Элдерман шел по коридору и думал о том, как это замечательно, что доходы Людовика XVI при таких же налогах превосходили доходы Людовика XV на 130 миллионов ливров и что суммарный экспорт повысился со 106 миллионов в 1720 году до 192 миллионов в 1745 году и…
Он остановился посреди коридора с вытянувшимся от удивления лицом.
Тем утром он заходил еще в кабинеты физики, химии, английского языка и изобразительного искусства.
На Мейн-стрит располагалась небольшая таверна под названием «Мельница». Фред посещал ее по вечерам в понедельник, среду и пятницу, чтобы побаловать себя бочковым пивом и поболтать с друзьями – Гарри Баллардом, который заведовал «Боулингом Хогана», и Лу Пикоком, почтальоном и садоводом-любителем.
Зайдя в тот вечер в тускло освещенный зал, Фред пробормотал: «Je connais tous ces braves gens»[31]. У него тут же задергалась щека, он огляделся и начал было оправдываться:
– Я хотел сказать…
Но не договорил.
Гарри Баллард первым увидел его в зеркале. Повернув голову на толстой колонне шеи, он сказал:
– Заходи, Фред, выпивка сегодня просто чудесная. – И с усмешкой добавил, обращаясь к бармену: – Еще одну для старины Элдермана.
Фред подошел к барной стойке, впервые с начала дня сумев улыбнуться. Пикок и Баллард поздоровались с ним, а бармен поставил на стойку наполненную до краев глиняную кружку.
– Что новенького, Фред? – спросил Гарри.
Фред пригладил усы двумя испачканными пеной пальцами.
– Да ничего особенного, – ответил он, все еще сомневаясь, стоит ли это обсуждать.
Ужин с Евой получился не очень приятным и сопровождался его нескончаемыми и подробными комментариями по поводу Тридцатилетней войны, Великой хартии вольностей и альковных тайн Екатерины Великой. Так что в семь тридцать он с облегчением вышел из дому, непроизвольно бросив на прощание: «Bon nuit, ma chère»[32].
– А у тебя что новенького? – поинтересовался он у Гарри Балларда.
– Мы красим наш боулинг. Ну, знаешь, перекрашиваем.