— Это невозможно, — она встала, — Брак — это не честность, брак — это не любовь, чтобы вы там себе, Ивидель, не воображали. Брак — это уступки и куча лжи во имя спокойствия другого. Поэтому я предпочитаю жить одна. И здесь.
— А как же, — обвела рукой портреты, — Состояние рода?
— Исчезло, — бывшая баронесса зажгла еще одну лампу, темные тени пробежали по портретам, — То, что не растащили приказчики после смерти отца, отошло Отречению после моего поступления, — она горько ухмыльнулась, — Останешься сегодня здесь? Или гостевая спальня моего скромного домика недостаточно хороша для графини?
— Это было грубо, — ответила я.
— Грубо, — она вздохнула, — Знала бы ты, сколько старых знакомых уверявших в вечной дружбе, пока отец был жив, сбежали отсюда, словно из чумного барака. Тяжелый был день.
— И он еще не закончился, — я отвернулась от портрета, с которого на меня хитро смотрел полный мужчина с пышными пшеничными усами, — Вы обещали помочь, если я все расскажу. У барона нет времени, понимаете?
— Понимаю, — она склонила голову, взяла со стола лист тонкого пергамента и перо.
Жрица писала быстро и уверенно, буквы наскакивали одна на другую, словно торопились. Я не разобрала ни слова, а подойти и заглянуть через плечо не позволяло воспитание. Чертово воспитание — невидимые нити, что опутывают нас с рождения, нити за которые дергают окружающие, и ты словно марионетка, послушно пляшешь, повинуясь их движению. Как же я потом сожалела, что не заглянула в письмо, хотя бы мельком…
Баронесса закончила писать, сложила пергамент и позвонила в колокольчик. Через несколько минут в комнату быстрым шагом вошел молодой человек, нет скорее мальчик, лет пятнадцати. Ливрея лакея сидела на нем немного неловко и была великовата. Но судя по лицу он был очень доволен своим положением. По странно знакомому лицу. Я нахмурилась, так как была уверена, что никогда раньше не встречала этого парнишку, но было что-то в его глазах, в форме подбородка…
— Густав, — Серая протянула ему белый прямоугольник, — Отнесешь записку моему помощнику Морису, — парень склонился, жрица посмотрела на меня и добавила, — Это пропуск в портовой острог, пусть решит вопрос о бароне Оуэне, — парень еще раз склонился, — И позови Рину.
— Не все так плохо, у вас есть слуги, — проговорила я, когда лакей, взяв записку, быстро вышел.
— Всего двое. Семья Густава служит нашей уже несколько столетий. Когда случилась трагедия, он был маленьким. Он и я остались совсем одни, его сперва приютила тетка, а потом прислала обратно, не желая воспитывать докуку. Ну, так она мне отписала. А Рина… — в этот момент в комнату вошла грузная женщина лет шестидесяти, — Досталась мне вместе с домом. Вернее, ей пришлось продать его за долги, и я купила и решила не выселять старую женщину, — Она повернулась к Рине, — У нас сегодня гостья, подготовь вторую спальню.