Незнакомец шел мимо, и я слышала, как шаркают по полу его разношенные сапоги. И тут рыжая всхлипнула. Едва слышно, но звук этот показался мне громким, как вопль. Я тут же зажала ей рот ладонью и замерла, боясь дышать.
Идущий остановился, повернулся на звук и поднял свою лампу повыше. Свет упал на его лицо как-то снизу, совсем нехорошо, выхватил из темноты и узкую щель рта, похожую на резаную рану, и темные ямы на месте щек, и, что хуже всего, глаза. Как у вареной рыбины - белесые и мертвые. Долго, бесконечно долго он стоял и смотрел на нас, а я не могла ни закричать, ни пошевелиться. А потом он просто ушел. Отвернулся и побрел дальше по коридору.
Пара мгновений, и шаги затихли. Потом желтое пятно света превратилось в едва заметную точку во мраке, а скоро пропала и она.
Только тогда я вспомнила, что нужно дышать.
- Что это было? - еле слышно выдохнула рыжая мне прямо в ухо.
- Не знаю, - так же тихо ответила я. - Молчи.
- А ты заметила, что стена... - начала было моя бестолковая подопечная, но я снова закрыла ей рот ладонью и покачала головой. Да, я заметила, что стена, к которой я прислонилась, не теплая и не холодная, да и вообще никакая, будто нет ее, но при этом что-то не дает двинуться дальше. В этом коридоре вообще ничего нормального нет и если все подряд обсуждать, то нас непременно кто-нибудь услышит. Нет уж, больше ни звука.
Как оказалось, я была права. Стоило нам двинуться дальше, как коридор будто бы ожил. То и дело долетали голоса, шаги, стук, глухие удары, крики, пение и даже детский смех. Этот смех почему-то пугал больше всего.
Еще через несколько шагов навстречу стали попадаться люди. По крайней мере, они были очень похожи на людей. Мужчины и женщины, старые и молодые - они появлялись, как будто ниоткуда, и снова исчезали среди теней. Светильников больше ни у кого не было и в мертвенном свечении стен все они выглядели одинаково серыми и безликими. Одни просто шли мимо, двигались неловко и странно, как те диковинные заводные куклы, которых я видела на прошлогодней ярмарке, безмолвные и будто бы начисто лишенные собственной воли. Другие говорили, и это было во сто раз хуже. Монотонно, будто ни к кому не обращаясь, снова и снова повторяя одно и то же и голоса их, казалось, застывали на стенах тягучими каплями, тянулись позади липким следом, оседали ядом в моей голове. Это сводило с ума, хотелось заорать на них, ударить, сделать все что угодно, только бы они наконец замолчали, оставили меня в покое.
Рыжая до боли стиснула мою руку и это помогло. Голоса, конечно, никуда не делись, но зато я вспомнила, зачем мы здесь, и что нужно делать.