Мы сидели тихо и некоторое время не могли понять, спит инженер или нет. Он начал было похрапывать и вдруг громко сказал: «Удивительно! Чорт знает что такое!» Похрапел еще немного, повернулся на спину и проворчал: «Формализм!»
Наконец мы поняли, что это он во сне. Оська отполз в сторону и поманил за собою нас.
— Здорово? — прошептал он.
— Здорово!
— Знаете, ребята, что это значит? — сказал Андрюшка, подняв указательный палец. — Это значит, что теперь он наш.
— Ага! Теперь его только сагитировать… Оська, ты завтра с утра валяй агитируй его, а мы будем работать.
Но председатель ответил, что агитировать он будет, когда мы приедем в город и у инженера исправится настроение.
Мы решили не спать и с зарей начать работу. Рассвет приближался. Небо над нами было еще темное, с яркими звездами и Млечным путем, но на востоке оно уже стало светло-зеленым, и на этом посветлевшем куске резко выделялись черные ели.
— Опять подгорело! — огорченно пробасил во сне инженер.
Глава X.
Путевой дневник Осипа Димина
Часам к девяти (вместо семи, по нашим расчетам) все двадцать бревен были готовы, еще часа полтора мы возились по пояс в воде, увязая ногами в тине, подгоняя тяжелые бревна друг к другу. Связанные веревками плоты получились хлипкими, каждое бревно болталось отдельно от остальных, но мы были довольны.
Мы всем вообще были довольны: и тем, что солнце успело обжечь нам спины, и тем, что от холодной воды кожа наша стала синей и пузыристой, как у общипанных кур, и тем, что все перемазались клейкой смолой и ободрались о многопудовые бревна, которые, стукаясь между собой в воде, всегда готовы были отдавить нам руки. Никому не хотелось спать, может быть от холодной воды, может быть от пахучего лесного воздуха.
Но вот у Гаврилы Игнатьевича (так звали инженера) настроение было неважное. Он встал рано и сразу насупился, узнав, что плоты еще не готовы, что их еще нужно вязать.
Он не спрашивал, зачем нам бревна, и мы ему ничего не говорили. Сняв пальто и шляпу, оставшись в темно-сером костюме, он то стоял неподвижно, исподлобья следя за нашей работой, то прохаживался по берегу, по-стариковски сгибая ноги и поглаживая рукой поясницу.
Но вот два плота были готовы. Капитаном большего из них мы выбрали Яшу, капитаном меньшего — Тимофея, который утверждал, что имеет большой опыт мореходства, потому что всю весну 1941 года плавал на оторванных воротах в Ершовом пруду.
Он назвал свой плот «Таран», а плот Яшки, на котором должен был плыть командир эскадры Оська, стал называться флагман «Варяг».
Яшка втащил на флагман большой чурбан — сиденье для инженера — и обратился к Гавриле Игнатьевичу: