— Не верю ни единому твоему слову. Что за дела у тебя были с Беллини?
— Спроси у него.
— К сожалению, он не хотел рассказать и теперь мертв.
— А, так значит, по твоему приказу прикончили этого беднягу.
— Ничего себе бедняга! За что это ты отвалил ему четыреста кусков?
— Послушай хорошенько, что я тебе скажу, — начал Лоренцо, отходя подальше от «крестного отца», словно тот внушал ему физическое отвращение. И продолжал, постепенно все больше и больше горячась: — Я ненавижу эту вашу Сицилию, которую вы все, и ты, и мой покойный отец так любите. Я даже с отцом последнее время не мог о ней говорить. Вы восхищаетесь ароматом апельсинов и лимонов, теплым ветерком с моря, вечно голубым небом… Это все не для меня, не хочу никогда больше это видеть. Здесь все пропахло кровью. Я уеду, и ты больше обо мне никогда не услышишь. Но не пытайся меня найти, не пробуй вредить мне. Отец оставил мне кое-какие документы, касающиеся тебя. Например, об убийстве одного журналиста или о смерти семнадцатилетнего юноши… Они хранятся у меня в сейфе, до которого тебе со всеми твоими автоматами и пистолетами никогда не добраться. Я не собираюсь тебя трогать, но ты должен забыть о моем существовании.
— Не верю. Яблочко от яблони недалеко падает. У тебя в жилах течет кровь семьи Рибейры, кровушка она всегда скажется, — пробурчал «крестный отец». И добавил, уже с порога: — Я тут купил себе ферму возле Милана, так что буду там к тебе время от времени наведываться. И если замыслишь что-нибудь против меня, знай, что тебя ждет крюк, на который вешают разделанные туши.
С этими словами, грузно ступая и что-то неразборчиво бормоча себе под нос, «крестный отец» покинул гостиную.
А в Милане в это время в Полицейском управлении продолжался, уж который час кряду, допрос сожительницы убитого фотографа Беллини. Две женщины — помощник прокурора Сильвия Конти и молодой адвокат Мартина Феррари напрасно бились с третьей — задержанной на месте убийства Ниной. Та не шла ни на какой контакт, отвергала любую попытку дружеского, человеческого к ней подхода. Как заводная, она твердила, что застрелила фотографа сама. А когда ее припирали к стене вопросами, она начинала истерически кричать:
— Чего вам еще от меня надо? Ведь я созналась, что убила его! Не нужна мне ничья помощь. Оставьте все вы меня в покое!
В качестве свидетеля вновь был вызван Ликата, и таким образом Сильвия получила возможность вновь с ним повидаться.
Оставшись наедине, Сильвия и Давиде вновь попрощались, но и на этот раз столь же немногословно и сдержанно.