Но однажды папино лицо было таким, что я ничего не понял. Папа был не грустным и не веселым. Он был никаким. И походка была чужая. Верней сказать, и походки тоже никакой не было… Я испугался.
— Что-нибудь случилось? — прошептал я.
— Он умер, — ответил папа.
— Кто?!
— Егоров… Иван Павлович.
Раньше я про Егорова ничего не слышал. И утром в тот день папа не волновался, не пел. Правда, мама с бабушкой уехали на три дня за город. Но все равно — я бы почувствовал!
— А сколько ему было лет?
— Ну да… Это — первый вопрос в таких случаях. Какая разница, сколько лет! Он должен был жить.
— А что у него было… такое?
— Ничего особенного. В том-то и дело, что ничего особенного! Операция прошла хорошо. А потом… Как бы тебе объяснить? Образовался маленький сгусточек крови… Тромб.
— Значит, ты не виноват? — Папа взглянул на меня. — То есть, я не это хотел сказать. Но ведь ты все сделал правильно!
— Он умер! А позавчера ко мне его мать приходила… Ты понимаешь?
— Значит, он молодой?
— Пятьдесят семь лет.
— И… мать?
— Ей семьдесят восемь. Но быстрая и глаза не усталые… «Хорошо, — говорит, — что жена Ванина в санатории, а дети ихние в других городах. А то испугались бы, когда ночью этот приступ случился!» А я еще пошутил… «Болезнь, — говорю, — на приступ пошла не страшная. Мы отобьемся!»
— Она уже знает?
— Я сказал ей, что операция будет дней через пять. Так меня Егоров просил. Чтобы не волновалась…
«Иван Павлович все-таки позаботился о наркозе для своей матери», — подумал я. И спросил:
— Что ж теперь будет?
— Теперь я пойду к ней. И сам все скажу.
— Я тоже пойду!
— Идем. Это недалеко. Во дворе кинотеатра «Заря»… Она мне сказала: «Когда Ваня придет домой, и вы приходите!..»
Я взял папу под руку. И повел его. Он не удивлялся, не вырвался. Я, значит, был ему нужен! Или ему просто было тогда все равно.
— Она мне рассказывала о нем. Матери почти всегда делают это, чтоб я полюбил их детей — и старался…
Папа говорил о Егорове так, будто тот приблизительно был в моем возрасте, а мать его была в возрасте моей мамы.
— Больше всего на свете матери боятся пережить детей своих, — сказал папа. — Они верят, что мы, врачи, этого не допустим. А тут, видишь, как получилось…
Я шел и думал: «Почему маленький сгусточек крови оказывается сильней всех на свете?»
«Почему жизнь человека должна зависеть от какого-то тоненького сосудика? — рассуждаю я часто. — Почему?!» Когда я поделился этими мыслями с папой, он ответил:
— Мы вот и стараемся, чтоб не зависела!
Папа очень старается. Это я знаю…
— Скажи, пожалуйста… ты мог это предвидеть?