– Знаю, – кивнул Борис, – это значит: торпедный катер… Я в книжке про моряков читал…
Серый опрокинулся на спину на теплую землю, в живую щекочущую траву.
– Борь, – спросил он снова, – а твоей матери сколько лет, знаешь?
– Знаю, – Борис лег на спину рядом. – Тридцать два…
– Старая… Моя еще старее – ей тридцать три…
– Старая… – согласился Борис и спросил: – А ты завтра со мной пойдешь сюда?
– Пойду… Все двадцать пять дней ходить будем. Только бы земляника не сошла.
– Не сойдет. Серый помолчал.
– Закурить бы… – вздохнул громко. – До темноты бы вернуться… Куры некормленые… Мать убьет.
– Ага…
Вверху вольно, радостно и торжественно плыли на своем небесном параде облака. Где-то за облаками гудел самолетик – маленький черный крестик, как букашка, он полз по небесной тверди.
– Самолет, – сказал тихо Борис.
– Чего? – не расслышал Серый.
– Самолет, – повторил Борис громче.
– Ага…
Самолет остановился прямо над ними, застыл, и от него отделилась маленькая черная точка. Точка стала расти, приближаясь, заблестела и завыла. Свист и вой заполнили поле, темнеющие вдали елки и весь белый свет; и все зашаталось здесь, зашумело, прижалось к земле, не желая этой встречи. Но она уже настигла землю, и земля в смертельном страхе вздрогнула и вздыбилась, защищая себя. А она все рвала черную плоть, разбрасывая живые теплые куски, силясь добраться до самого земного сердца…
Тихо… Серый и Борис лежат на самом краю огромной и страшной воронки. Края ее уже заживают, округляясь на разрыве, сглаживаясь, зализанные дождями и ветром, затягиваемые милосердной, терпеливой травой, но глубина, нутро земли чернеет мертвой плотью.
Тихо… Серый лежит на спине и улыбается во сне. Рядом на боку лежит Борис, положив руку на плечо друга.
– А я тебе детишек рожу, Лешенька… Мальчика сперва, потом девочку… Что же ты молчишь, родненький? Заснул? Ну спи, спи…
Тоня поднялась с травы, села. Она в белой полотняной юбке и шелковой нарядной кофточке, кремовой, с мелкими бледными цветками на груди. В траве ее белые танкетки. Какая она красивая, моя Тоня, господи… (Себя бы увидеть…)
– Тяжелая у тебя рука, Тонь, убери, давит, дышать тяжело…
– Уедем только отсюда, уедем, Лешенька, нету тебе здесь покою и не будет… Ну что же ты молчишь, родненький…
– Руку убери, дышать тяжело… Тонь… Не слышит… Вроде стучит кто?.. Яблони рубят, слышишь, Тонь?..
Тоня вздохнула сладко и устало.
– А хочешь, спою тебе, Лешенька? – И запела голосом мягким, летним, счастливым:
На горе-е колхоз,
Под горо-ой совхоз,
А мне ми-иленький
Задава-ал вопрос…
– Стой-ка! Тише!