Хамы. Зла на них не хватает. Ну я вас!
И вдруг Полозова прошила мысль, мучившая ночью, но сейчас окончательно оформившаяся: а ведь шьют что-то крупное. Так просто из элиты в заключенные не перемещают. За этим строго следит Хозяин, гарант. Ибо в элиту попадают только с его ведома, и с этого момента становятся неприкасаемыми.
Все воруют, на то он и период накопления. Все замазаны, все повязаны. Что же ему, Хозяину, такое нашептали, что он начал сдавать верных своих слуг?
Ничего плохого Полозов Курепову не сделал, разве что в упор не видел, когда тот был еще депутатом. Но это грех небольшой.
Просто Полозов был ярок, бросок и наиболее выделяем среди «сырьевиков». О нем писали в газетах, его аристократическая физиономия частенько мелькала на телеэкранах, он умел смачно пошутить. Его фамилия стойко держалась в десятке богатейших людей России.
Для громкого процесса, могущего утвердить Курепова в роли Борца За Справедливость, Доводящего Дело До Конца, Полозов был фигурой выигрышной. Насчет процесса подсказал Гыга, весьма довольный тем, как руководит Курепов.
По поводу Полозова к премьеру на прием прорывались сподвижники Льва Борисовича как по линии Газпрома, так и по линии «делового» Братства, где он был богатеньким Фазаном, но всем им в приеме было отказано. Звонила супруга Полозова, её тоже вежливо послали. С адвокатом, который колотился по всем инстанциям, даже разговаривать не стали.
Полозова, который уже второй день пребывал в отсидке, в полдень привезли в Резиденцию. Привезли в наручниках, с завязанными глазами, дабы не видел, куда везут. Провели в подвал — была там большая, глухая, пустая комната рядом с тиром, в которую загодя принесли кухонный стол и стулья, — где повязку сняли. К тому времени Полозова уже начал пробивать нервный озноб.
В комнате этой, сплошь из бетона с единственной лампочкой под потолком, не комнатой даже, а скорее казематом, находились четверо. Двое были следователи прокуратуры — воспитанники Резиденции, двое других — тренер Сергеич и охранник Гаврилов. Следователи сидели за столом, Сергеич и Гаврилов стояли у стены.
Вот эти двое последних, здоровенные, себя поперек шире, один кудрявый с бородой, другой скуластый с короткой стрижкой, напугали своим отстраненным видом. Они здесь были вроде мебели, вроде пыточной дыбы, вроде тех механических болванов, которые загоняют иглы под ногти и бездушно, неотвратимо ломают кости.
— Мама, — слабо сказал Полозов, усаживаясь на указанный ему стул напротив стола. Не сказал даже, а просипел, ибо в горле пересохло.